Невеста смерти

Миленина Лидия

… На самом деле Доминик держался до последнего. Попросил Алису не подходить, боялся за нее. Пытался справиться с собой, принять свои воспомининия, как есть… Но слишком не выносимо это было.

И был лишь один способ избавиться от мук. От раздвоения внутри, когда нынешняя его личность корчилась на дыбе, осознавая, кем он быв прошлом.

Этот выход — стать тем, прежним, тем, кто не сожалел об унесенных им жизнях, кто верил, что поступает правильно.

Доминик не хотел этого… Еще держался, когда убежал из библиотеки. Но неизбежное случилось — он

провалился туда, в Доминика Монгеро, инквизитора.

В этой «ипостаси» было даже неплохо. Она всегда знала, что делать. Всегда знала, как «правильно». Все — во славу Всевышнего. И не важно, что невинные (на первый взгляд) существа погибнут.

Нужно лишь не допустить возвращения… Он должен оставаться таким. А, значит, нужно избавиться от луча, что порой слепил его откуда-то сбоку, призывал вернуться, говорил, что он изменился… Нет, он не изменился. Он все тот же. Он — Доминик Монгеро, спасающий души падших через боль, страдание и смерть.

Просто этот луч нужно погасить! Не должно остаться ничего, что может вернуть обратно ту слепую личность, ту его часть, что забыла о своем долге, стала мягкотелой и сомневающейся.

Нужно отправить девушку обратно. Она больше не будет слепить ему глаза…

***

Когда Доминик вынырнул в первый раз, еще не понял, что натворил. Нет, он все помнил. Помнил, как провалился в свою «прежнюю жизнь», как был Домиником Монгеро, жестоким и фанатичным инквизитором. Но не осознавал до конца.

Потому что возвращение тоже было немыслимо болезненным. Он обнаружил себя, стоящим с косой на собственной кухне. И тут же упал на четвереньки от, того, что разрывало его внутри. Хрипло, глухо заорал… Так же, как орал в своих снах, когда видел пытки людей, а потом — свою собственную жестокую смерть.

Орал долго, не контролируя себя. Потом… пошатываясь поднялся на ноги.

В голове прояснилось.

Он был убийцей. Фанатиком. Прежде. Но… он больше им не является. Осознание возникло столь же внезапно, как осознание себя Домиником Монгеро. Теперь он Доминик-смерть. Тот, кто был погружен в это равнодушное существование в наказание за прошлые грехи.

Доминик крепче сжал рукой косу — как поддержку. Он изменился. Он может быть другим — не тем прежним. Ведь он и стал … когда рядом была Алиса. Она разбудила его, вернее … она подарила ему новую жизнь. Не жизнь инквизитора и не жизнь «смерти». Нечто новое, сияющее, иное…

И он сможет удержаться здесь. Нужно лишь перемолоть прошлое, суметь, поверить… Он еще не мог думать о времени, утекающем между пальцев. О времени ее жизни. Еще не понимал, что сейчас «его лучик» обречен на смерть.

Но осознавал достаточно, чтобы бороться за нового себя. И точно знал, что нужно для победы.

… Доминик опять нырнул в эти ужасающее прошлое, в картинки и ощущения. На этот раз добровольно.

Перемолоть, понять…

Отправился в ад — по своей воле.

***

… Когда же в той его жизни «все пошло не так»? Он ведь всегда был целостным, прямым. Не испытывал ненависти к своим подопечным — к тем, кого отправлял на пытки и костер, чтобы спасти их души. Хотел им помочь. Это было во славу Всевышнего. И ради них самих.

Все было ясно — раз и навсегда. А потом … осознание, муки совести, то, что привело к его к запоздалому раскаянью… Неполному, но все же. К осознанию, что не Богу он служил. Лишь своим представлениям о Боге.

… Наверно все произошло из-за девушки. Той еврейской ведьмы, которая была слишком умной и красивой. Той самой, к кому он приходил в камеру, и смотрел на нее, говорил с ней, отчаянно взывая к ее душе. Но она была непреклонна.

Отречься от веры отцов? С чего вдруг. Бог един. Отбросить свои тайные знания? В них нет ничего тайного, это всего лишь то, чему научила ее покойная мать: как расположены сосуды у животных, как вылечить гнойную рану… Она ведь помогает людям, а не наоборот! Это вы, инквизитор, не видите дальше своего носа. Но вы еще увидите — когда будет поздно. И вас разорвет на части… По промыслу Божьему.

«Так значит, этот промысел приведет тебя на костер!» — ответил он ей тогда.

Она была так красива… Так молода. Так умная и горделива. Может быть, поэтому ее слова резали сердце, как бритва, пробуждая в нем … что-то. Сбивая с толку, как не сбивали софистические мудрости поднаторевших в философии стариков.

Его сердце обливалось кровью, когда он подписал разрешение на пытки. Не смотрел, отворачивался. А потом, когда она с вывернутыми руками, серой кожей, лиловыми синяками и потеками крови лежала на холодном полу, держал ее… Пришел и держал в руках измученное хрупкое тело. И плакал, умоляя ее заснувший разум отречься… от всего, что мешает им.

А потом… Потом он не выдержал. Вопреки всему, он готов был сохранить ей жизнь. «Лишь перейди в мою веру, и будь со мной!». «Быть с тобой, чудовищем? Нет, лучше костер…». Хоть на мгновение в ее глазах мелькнуло нечто… другое. Как будто немного, совсем чуть-чуть, но и ее влекло к нему.

Тогда она потеряла сознание, почти беззвучно прошептав перед этим: «Может быть, если б ты не был таким…».

Ее не волокли на казнь. Она шла сама. И это ее проклятье… Все, что осталось ему от нее — лишь пепел и проклятье. Оно пало на него еще при жизни. Каждый день в час перед сном он слышал ее слова: «Вы еще увидите, и вас разорвет на части…».

… И он задумался. Увидел. Разорвало. А потом грязные хищные руки рвали на части и его тело… Их было много, полная площадь, толпа людей, жестоко мстящих за жестокость.

Все дело было в ней. В девушке. Которую он … странно полюбил своей жестокой душой. И которая была… Алисой.

Доминик вынырнул, отчаянно глотая ртом воздух.

Алиса.

Опять обречена им на смерть. Опять прокляла его. Но это не важно!

Пусть он сгорит. Пусть не знает счастья и покоя. Можно подумать, прежде, до ее появления, он их знал! Пусть вечно корчится. Это не важно.