Невеста смерти
Шрифт:
– Для них важно золото, – пробормотал судья. – У нас нет законного права обращаться к ним с такими требованиями.
– Но если уедут они, то уедет и вся прислуга, а это больше трех сотен человек. Кто будет покупать наши продукты? Как будет выживать Чески-Крумлов? – снова зашумели все присутствующие.
– С удовольствием сбросил бы их всех в ров вместе с их медведями, – проворчал один из членов совета. – По какому праву они собираются поставить над городом габсбургского дурачка? Что, если ему понравятся наши женщины или, того хуже, кто-то из наших мальчиков? По слухам, у его отца такие вот
Тут Пихлер счел уместным рассказать несколько историй об отвратительных похождениях дона Юлия в Вене и о том случае, свидетелем которого стал сам. Слушатели бормотали проклятия, а мэр даже заявил, что Габсбурги, совокупляясь между собой, выродились и стали ничем не лучше слепых розовых мышей.
Маркета слушала это все, тихонько стоя в уголке. Отец никогда не делал тайны из отношений мужчины и женщины, объясняя, что это естественная потребность человеческого тела, и девушка знала мужскую и женскую анатомию так же хорошо, как и четыре гумора. Зикмунд также полагал, что именно желчь, самая опасная из всех телесных жидкостей, вызывает нарушения в сексуальных действиях и является симптомом неуравновешенности как у мужчин, так и у женщин.
Когда первая волна возмущения спала, Пихлер сообщил, что сопровождать дона Юлия будет священник-иезуит, испанец, служивший при дворе Филиппа II.
– Только этого нам и не хватало, испанского иезуита! – проворчал мэр, бывший непоколебимым протестантом. – Паписта, вещающего римские наставления на чужеземном языке. Плетущего заговоры против нашей Церкви.
Собрание разошлось далеко за полночь, так и не приняв какого-то плана действий. Чем больше проглатывалось пива, тем громче звучали хриплые угрозы, но противопоставить королевской воле было нечего.
Домой Маркета и цирюльник возвращались под черным небом. Отец разговаривал сам с собой вслух.
– Кто знает, может быть, мне удастся вылечить его регулярными кровопусканиями? Это было бы настоящим чудом, в котором он так нуждается…
Глядя на звезды, перемигивающиеся в ночном небе, Маркета прошептала короткую молитву. Мысли ее снова унеслись к Якобу Хорчицкому. Интересно, смотрит ли он сейчас на те же звезды, что и она?
Внизу, в непроглядной темноте, шумела, извиваясь, как ползущая через город змея, невидимая Влтава.
Не прошло и недели, как городской совет сочинил петицию и назначил гонца, которому и надлежало вручить ее королю в Вене.
Они не знали, что король был уже в Праге, а министр Румпф пригласил Рожмберков в Вену для обсуждения продажи замка. К тому времени, как гонец вернулся домой, стороны уже договорились и вопрос был улажен, так что посланник привез известие о сделке и о скором прибытии в Чески-Крумлов злосчастного королевского бастарда.
Зазвонили церковные колокола, и горожане, оставив таверны, пекарни, лавки и поля, поспешили на площадь – узнать последние новости. Мэр стоял у колодца на крепко сбитом деревянном ящике.
– Королевский министр обещает, что дон Юлий будет содержаться под замком, пока не придет во вменяемое состояние, – объявил он. – Мы обратились к богемским дворянам, в первую очередь
– А если он выйдет? Если вырвется из-под замка? Кого ударит кинжалом? И что станет с нашими женщинами? – посыпались со всех сторон вопросы.
– Не выйдет. У меня есть слово короля – слово Румпфа, – что он будет содержаться во дворце и никогда не пересечет ров. Пока не исцелится, – пообещал градоправитель.
Толпа встретила это заявление недовольно – люди ворчали и плевали на мостовую.
– Еще не было такого Габсбурга, который не поступал бы по-свойски. Этот бастард будет приходить в город и охотиться за нашими женщинами, – слышалась отовсюду мрачная речь.
– Так вот как Габсбурги поступают со своими подданными! Отправляют к нам своего сумасшедшего!
Мэр нахмурился.
– Тебе бы лучше, до приезда Габсбурга, поучиться держать язык за зубами, – сказал он самому громкоголосому горожанину. – Услышит стражник из Праги, как ты поносишь сына короля, – и отправишься собственную башку искать.
Собравшиеся зашикали. На мостовую снова посыпались плевки.
Зикмунд всегда говорил, что сплевывать и отхаркиваться полезно, потому что так человек избавляется от жидкости, которая может быть ядовитой, – флегма, собирающаяся от избытка флегматичного гумора, легко становится болезнью. Вид заплеванной мостовой Чески-Крумлова должен был бы порадовать цирюльника, но улыбки на его лице Маркета не видела.
Глава 9. Священный заговор в Венгрии
Новенькая, только что отчеканенная монета – сверкающий серебряный кружок на ладони, – как будто подмигнула. С талера на него смотрел старший брат, король Рудольф II.
– Говоришь, протестовал сам папа римский? – спросил Матьяш, переворачивая монету.
Папский посланец, венский епископ Мельхиор Клесл, утвердительно кивнул.
Из Вены в Эстергом, венгерский городок на неспокойной границе, где Священная Римская империя сражалась с турками, Клесл добрался по Дунаю, на купеческой барже. Из-за ворот туда долетал грохот османских литавр, и епископ то и дело ежился от страха. Его миссия имела жизненно важное значение как для папы римского, так и для империи, но приграничные земли лежали выжженные, а саму границу отмечали окровавленные колья с насаженными на них гниющими головами.
Подлинного мира с турками не было и быть не могло. Никогда.
Внизу, под старинной каменной крепостью, лежал приготовившийся к сражению Эстергом, стратегически важный пункт, отбитый у противника в 1595 году армиями Матьяша. Турки стояли лагерем в пределах видимости от крепостных стен города, который они окружили плотным кольцом, как окружают добычу голодные волки.
Клесл представил сверкающие ятаганы кровожадных янычар, принесших слово пророка Мухаммеда в самое сердце Европы. Папское благословение Матьяшу епископ доставил издалека, из утопающей в роскоши спокойной Вены. Пока карета тряслась по прилегающим к Дунаю холмам, Клесл не раз и не два подносил к губам висевшее на шее распятие, укрепляя себя мыслью, что ему поручили богоугодное дело – вручить послание главы католической церкви непосредственно младшему брату Рудольфа II.