Невеста Субботы
Шрифт:
Первым делом Джулиан спрашивает сестер об их местонахождении в ту самую ночь. Скрипнув зубами, Олимпия сообщает, что спала крепче обычного. Все потому, что вместо десяти капель лауданума приняла целых пятнадцать. В этом решении крылся тонкий умысел. Таким образом кузина рассчитывала не услышать стук в дверь и проспать заутреню.
Напротив, возможность узреть, как сквозь витражи проникают первые лучи солнца, привела Мари в такой восторг, что она легла спать пораньше. И пробудилась уже на рассвете, от истошных воплей Нэнси,
Ту же самую причину пробуждения называет Дезире. С ее слов, всю ночь она спала младенческим сном и даже не слышала, как я вышла из детской. Приглядываюсь к ней и никак не соображу, врет она или нет. Сон ее никогда не бывает крепким. Обстрел с военного корабля до сих пор дает о себе знать.
Следующий вопрос — о горничных и поводе к их расчету — заставляет кузин призадуматься. Олимпия давным-давно позабыла тех служанок, что, впрочем, никого не удивляет. К людям en masse она относится так, словно это слизни на бордюре вдоль садовой дорожки, по которой она идет. Про очкастого субъекта Олимпия ничего не слышала. Возможно, один из маминых стряпчих?
Услужливая Мари называет имена горничных — Мария и Ортанс (а вовсе не «Гортань», как послышалось миссис Моррис) — и припоминает, что мама прогнала их, потому что они впустили в дом чужого. В то время газеты писали о бандах, что орудуют в столице в ночную пору. Будто бы злодеи придушивают своих жертв, а пальцы им дробят молотком, чтобы проще было снять кольца. Лондонцы к каждому незнакомому лицу присматривались с подозрением. Неудивительно, что мама столь сурово покарала обычную оплошность.
При упоминании матери на глаза Мари набегают слезы, и Ди ласково гладит ее трясущиеся плечи. На какой-то миг наши взгляды пересекаются. «Это не я, Ди, не я!» Сестра чуть заметно кивает: верю.
— Мисс Ланжерон, — обращается Джулиан к Олимпии, — я вынужден задать вам вопрос, который, при всей его нескромности, вовсе не имеет целью вас оскорбить.
— Какой еще вопрос?
— Об источнике доходов вашей матушки. Я попытался навести об этом справки, и скажу вам начистоту — мои попытки до сих пор не увенчались успехом.
— Maman говорила, будто papa оставил нам немалый капитал, а она пустила деньги в рост и теперь мы живет за счет ренты, — отвечает Олимпия задумчиво. — Хотя у меня на сей счет иное мнение.
— Вы не откажетесь им поделиться?
— Почему бы и нет? Maman занималась коммерцией, это как пить дать. По мануфактурной части. Я своими глазами видела бумаги, в которых упоминались рулоны тканей. Пару раз в год она ездила во Францию, но на все мои расспросы лишь отнекивалась.
— Интересно, почему так? — удивляюсь я.
— Это только у вас в Луизиане женщины сами ведут дела. В Англии все обстоит иначе. Рынок — мужская территория, сунешься туда, и, поверь, тебе быстро дадут укорот.
— Вот именно, — тихо, но со
Всхлипы Мари перерастают в истерические рыдания. По кивку Джулиана Дезире выводит ее из гостиной, бережно придерживая за локоть, и мы остаемся втроем. В лице Олимпии ровным счетом ничего не изменилось. Оно кажется маской, и, учитывая ее худобу, маской посмертной.
— Вы полагаете, что маму убил один из конкурентов?
— Необязательно конкурентов. Это мог быть ее компаньон или поверенный. Поскольку мадам Ланжерон вела дело через агентов, вероятно, под чужим именем, отнять ее капитал будет не так уж сложно. Убийца об этом позаботился. Тут еще вот какой момент. Драгоценности мадам не были похищены, однако же в ее кабинете не осталось бумаг. Убийца забрал архив подчистую. Полагаю, документы и являлись целью его визита.
Сердце мое гудит, как колокол, сзывающий рабов на полевые работы.
Не могла же я, в самом деле, проломить тете череп, куда-то спрятать шуршащий ворох бумаг, после чего вернуться к двери опочивальни и рухнуть как подкошенная? Или могла? Если же предположить, что я ни в коей мере не причастна к смерти Иветт, то мамино письмо наряду с другими документами попало в руки настоящего убийцы. Значит, мы с Дезире ступаем по тонкому льду.
— Как по-вашему, мистер Эверетт, полиция сумеет поймать негодяя?
— Не думаю. В настоящий момент мистер Локвуд занят тем, что обшаривает лондонские доки в поисках свирепого негра, или переодетой моряком гориллы, или иного порождения своей неуемной фантазии. А при этом главная улика была у него под носом. И он ее, конечно, проглядел.
— Что за улика, Джулиан?
— Полюбуйтесь.
Подойдя к круглому столику, он достает из нагрудного кармана сложенную вчетверо бумажку и неспешно ее разворачивает. Мы с Олимпией подскакиваем. Что там — пуля? Или клок волос? К нашему разочарованию, на белом фоне темнеют крошечные серые стружки. Но Джулиан, вынув спичку из плоского серебряного коробка, чиркает ею о кирпич внутри камина и подносит поближе к своей находке. От жара стружки шевелятся и собираются в блестящие капельки. Трогаю одну из них — на подушечке пальца остается пленка.
— Воск?!
— Верно, воск. А знаете ли, где я добыл сей образчик? Соскреб бритвой с замочной скважины на одной двери. А знаете ли, куда вела сия дверь? На черную лестницу дома, где сейчас я имею удовольствие с вами беседовать.
— Проклятье! — всплескивает руками Олимпия. — Кто-то сделал оттиск и изготовил ключ!
— Очевидно, что злоумышленник тщательно спланировал проникновение в ваш дом, мисс Ланжерон. Обзавелся ключом и, надо полагать, изучил расположение комнат, не упустив из виду и такой факт, как хорошая звукоизоляция. Ведь никто не слышал ни звук удара, ни… иные шумы, сопровождающие подобные… происшествия. Я бы посоветовал вам на некоторое время покинуть дом…