Невеста Субботы
Шрифт:
Я так пристально смотрю на его тень, что у меня глаза пересохли. Набалдашник трости выпускает три шипа, превращаясь в рукоять меча. Вот на что он опирается! Надо было сразу догадаться.
Еще не поздно все исправить, подзуживает страх. Растоптать веве, повалить трухлявый алтарь, бегом вернуться домой. Забыть полуденный морок. И выполнить наконец волю этого мира, стать такой, как все, и попрощаться с Дезире.
Нет, ни за что! Уж если приносить себя в жертву, так пусть все выйдет по-моему. Так, как хочу я. Только я и никто другой. Пусть свершится воля моя.
Меня
Чтобы стать одной из них, крылатой спутницей Смерти, мне достаточно промолвить слово. Одно-единственное. Слово созревает во мне, немыслимо твердое, с острыми, зазубренными, сочащимися ядом краями, и я вся дрожу, как тетива индейского лука, готовая пустить вдаль смертоносную стрелу. Убить. Убрать с дороги.
Никто не встанет между мною и тем, что мое.
Никто не отнимет у меня Дезире.
— Руби, — говорю я.
— А ты девчонка с норовом, — одобряет Барон. — Станешь хорошей мамбо — если проживешь достаточно, чтобы вообще кем-то стать. Считай, что мы договорились, Флоранс Фариваль. Теперь проси.
— Я прошу…
От жары у меня перехватывает дыхание, но я продолжаю:
— Я прошу, чтобы моя сестра Дезире осталась на плантации! Сделай все, чтобы так оно и было.
Мои слова вызывают новые раскаты смеха.
— На первый раз сойдет. Я понял, девочка, что ты имела в виду. А мог бы притвориться, что не понимаю, и тогда ты осиротила бы себя одним неловким «все». Во второй раз выражайся яснее и уж тем более в третий. Называй имена врагов, представляй их лица. Если размахивать мечом, крепко зажмурившись, можно попасть и по своим.
Второй и третий раз? Я не готова заглянуть так далеко в будущее. Меня волнует только сейчас. Моя сестра в телеге под палящим солнцем… Да и не настолько я глупа, чтобы понапрасну разбрасываться желаниями. Зарою их в землю, пусть ржавеют. Но Барону об этом знать необязательно.
— Ты точно мне поможешь? — уточняю на всякий случай.
— Обижаешь! Мы же договорились.
Костяные пальцы сжимаются на моем плече, пронзая меня внезапной болью, а раскаленная белая пыль стеной встает перед глазами, ослепляя меня. Когда я, постанывая, поднимаюсь на карачки и тру глаза, свечи на алтаре догорели наполовину. Капли воска растеклись по бурой древесной коре, и в них, как в янтаре, застыли муравьи. А веве деловито заметает ветер, который вовсю дует с реки. На небо откуда ни возьмись набежали тучи и заслонили меня от безжалостного солнца, а то я, наверное, совсем бы спеклась. Но сколько же я провалялась в забытье?
Подцепляю пальцем
Что есть сил мчусь домой, но когда вдали появляется изгородь, сердце мое сжимается от недобрых предчувствий. Куда подевался привратник-негритенок, что день-деньской раскачивается на воротах? Трудно не заметить его огромную, размером с колесо, соломенную шляпу. Но мальчишки нет на посту. Еще не дойдя до ворот, я слышу гул обеспокоенных голосов. Что случилось? Что-то с Дезире? Во внутреннем дворике толпятся рабы, и я нетерпеливо расталкиваю их, протискиваясь вперед. И замираю.
У ступеней на веранду лежит, раскинув по сторонам руки, мой недруг, работорговец из Кентукки. Налитые кровью глаза выпучены, рот перекошен, губы оттопырены так, что видны длинные желтые зубы, на усах и бороденке засохла пена. Он мертв. А над головой его, лениво взмахивая крылышками, порхает синяя бабочка.
— А что же потом?
— Ничего. Работорговца скрутили и надавали ему тумаков, а в голове у меня прояснилось почти сразу же. И день продолжался как обычно.
— Превосходно!
С нежданной пылкостью мистер Эверетт хватает меня за руки и подносит их к губам. Та покладистость, с которой я выполнила задание, приводит его в благостное расположение духа.
— Пообещайте мне, Флора, что будете работать над собой и вспоминать все последующие эпизоды. Так, постепенно разрабатывая память, вы подберетесь к ночи убийства и сумеете описать изувера.
— Спасибо за совет, — слабо улыбаюсь я.
— О, не стоит благодарностей! Ведь вы моя невеста, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы восстановить вашу репутацию. А также наказать тех, кто посмел на нее посягнуть, — с нажимом добавляет мистер Эверетт.
Глава 10
В полдень вторника Джулиан прибывает на Тэлбот-стрит за пять минут до нашего отъезда на коронерский суд. Его мшисто-зеленая визитка выглядит нарядно, даже празднично. С покойной Иветт он имел шапочное знакомство и не считает необходимым носить по ней траур. Его щёгольский вид приводит Олимпию в тихое бешенство. Чужое довольство, красота, успех, даже лишняя ложка сахара в кофе — все это вызывает у моей кузины зависть, вдвойне мучительную от того, что так плохо получается ее скрывать.
— Куда это вы запропастились на все утро? — клокочет Олимпия. — Заставить леди томиться на крыльце — это и есть ваша хваленая помощь?
— Дела задержали, — рассыпается в извинениях мой жених.
Одна из воспитанниц в Приюте Магдалины разбуянилась так, что пришлось посылать за самим попечителем, и все утро он урезонивал означенную девицу. Забота о падших отнюдь не ложе из роз. Сами понимаете, какой там контингент. И он, попечитель, готов лично приложить руку к исправлению каждой своей протеже.