Невеста Всадника без головы
Шрифт:
– Для чего, Аня?!
– Для того, чтобы никто мне не приписал те поступки, которые я не совершала. Вот как с этой кашей.
– Аня, я даже не буду обсуждать этот поступок. Любой человек тебе скажет, что нормы здесь никакой нет. Но ты прочитай, что ты пишешь. Это же ведь твой почерк?
– Да, мой.
– Тогда возьми, – Максим протянул бумагу.
– «Пятнадцать часов – проверила все окна. Няня может плохо следить за детьми, надо быть настороже». И что? Что в этом такого? Я всегда проверяю окна, я боюсь за детей, я не очень доверяю няне – она человек слишком молчаливый, необщительный, а такие люди всегда внушают недоверие. Я попыталась с ней поговорить, но так и не смогла. Что ненормального в таких записях?
– Аня, если ты задаешь такой вопрос, значит, мои объяснения будут напрасны. Я еще не видел человека, который записывает каждый свой шаг для того,
– Максим, это просто слова, это я записывала для себя. Я не выбирала формулировок. В этих словах выражено мое беспокойство о детях. Только и всего. Почему ты говоришь о мании преследования? Как можно было сделать такой вывод?!
Аня вдруг поняла, что муж действительно рассержен и озабочен.
– Максим, и я не трогала Митю. Ты должен поверить мне. Мне, твоей жене, а не каким-то пришлым теткам, у которых непонятно что на уме.
– Между прочим, эта тетка воспитывает твоих сыновей!
– Я ее об этом не просила! Я бы и сама справилась!
– Ну да! Только у тебя очень необычные методы воспитания.
Именно после этого разговора в доме и появилась вторая няня – Элле.
Одним словом, Аня могла многое рассказать Варваре Сергеевне. Но вот как это сделать, чтобы можно было и посоветоваться, и не напугать ее? Нет, с матерью она разговаривать не будет. Она дождется братьев, которые, как назло, были за границей. Юра с женой поселился в Нью-Йорке, Вадим был где-то в Южной Америке – на его голову «свалилась» бразильянка с русскими корнями и неплохими вокальными данными. А значит, пока Ане самой надо будет внимательно смотреть по сторонам и быть начеку. Больше всего ее волновали те бумаги, которые она случайно нашла в спальне.
…Пузырек с успокоительным исчезал самым волшебным образом. Каждый вечер она исправно бросала его в верхний ящик прикроватной тумбочки, но утром там его не находила. Аня совершенно точно помнила свое движение: вот она выходит из ванной комнаты, ложится в постель, мажет руки кремом, потом выдвигает верхний ящичек и достает пузырек. Стакан с водой стоял всегда у тумбочки. Аня выпивала таблетку и сразу же возвращала пузырек на место. Это уже стало ритуалом – вот уже несколько месяцев она принимала таблетки, прописанные врачом, которого нашел Максим. Утром, когда полагалось принять только половинку, Аня пузырек не находила. Или находила совсем в другом месте. Например, на полу, или в комнате мужа на тумбочке, или на его письменном столе, или, что еще непонятнее, внизу, в столовой. Вот и сейчас она спустилась вниз. За большим столом завтракал Максим.
– Ань, не разбрасывай лекарство! Няни, конечно, за мальчишками смотрят, но они, по-моему, резвее их обеих, – заявил он в ответ на вопрос Ани о лекарстве.
– Я не разбрасываю. Я сама удивляюсь, что утром лекарство оказывается в самых неожиданных местах. – Аня попыталась свести все к шутке, но на лице Максима появилось раздражение:
– Господи! Опять! Опять кто-то виноват в твоих проблемах! В твоих нервах!
– Да при чем тут нервы?!
– Да при том! Аня, надо выполнять все указания врача! Понимаешь, иначе невроз превратится в болезнь! В тяжелую, неизлечимую болезнь!
– Да что я?! Что ты взъелся из-за какого-то пузырька!
– Я не из-за пузырька… Я… Я… – Максим не договорил. Он выскочил из-за стола, раздраженно бросил развернутую газету на стол. – Господи, почему у нас в доме теперь нельзя даже позавтракать спокойно? Дождалась бы моего отъезда и искала свой пузырек. Не надо на меня смотреть такими несчастными глазами! Жить с невротичкой очень тяжело.
От неожиданности Аня застыла. Она привыкла уже к вспышкам и враждебности мужа, но сейчас, когда она спустилась в гостиную, совершенно спокойная… О лекарстве она завела разговор, чтобы просто как-то объяснить свое появление здесь. Максим же был безжалостным в своей грубости.
– Почему ты…
Большая, редко когда закрывающаяся дубовая дверь столовой с шумом захлопнулась.
Аня поняла, что с ней сейчас действительно случится истерика. Не та, которая бывает шумной, с громкими всхлипами, а тихая, долгая, когда человек мучительно жалеет самого себя. Аня постояла, пока не послышался звук закрывающихся ворот – это Максим уехал на работу, – и только тогда медленно вышла из столовой. Люди, работающие в доме, по заведенному Максимом правилу на тот этаж, где в этот момент были хозяева, не заходили. Заливаясь слезами, Аня шла по мягкому ковру бесшумно,
Дом давно перестал радовать Максима. То, что раньше было свидетельством его победы – Аня все-таки вышла за него замуж, то, что раньше было свидетельством успеха и семейной прочности, стало грузом, оковами, напоминанием о тех проблемах, в которых он увяз с головой. Эти проблемы надо было бы решать как можно быстрее, но Максим тянул, подпитывая себя отговорками, что так или иначе все само собой разрешится – и ждет его внезапный счастливый исход дела, которое, в тайне от жены, он затеял. «Мне всегда везло. Я что-нибудь придумаю!» – успокаивал себя Максим.
Возвращаться домой он стал поздно, только чтобы не встретиться с Аней. Она была постоянным напоминанием о нерешительности, глупости, трусости, а самое главное – безрассудстве. Иногда, глядя на нее, Максим уже был готов заговорить о том, что так его волновало, но он боялся Аниной реакции, отрицательного ответа, означавшего страшный тупик. Он так и метался между этим страхом и страхом уходящего времени, которое работало против него.
А еще он не торопился домой потому, что не хотел столкнуться с сыновьями. От их вида ему становилось вдвойне страшно: жизни его детей зависели теперь от того, насколько он умело сможет объясниться с женой. Максим почему-то не думал, что жизнь его семьи зависела от его неосторожности и алчности, он теперь во всем винил Аню, которая ни за что не выполнит его просьбу, вернее, его требование. Он об этом догадывался давно и поэтому заранее, как только серьезность его положения встала перед ним во весь рост, стал принимать меры. Для решительного шага, для этого самого важного сейчас разговора нужен был подходящий момент, ссора, в результате которой можно было бы предъявить ультиматум. Но, как назло, Аня держала себя в руках. Максим видел, чего ей это стоило, и планомерно подводил ее к открытому конфликту.
…Они ругались уже второй час. Стоя на площадке третьего этажа, Аня и Максим громко, совершенно не заботясь о том, что их могут услышать, обрушивали друг на друга упреки и оскорбления. Впрочем, на замечание Ани, что работающие в доме люди будут в курсе их проблем, Максим зло выкрикнул:
– Какие люди?! Сейчас здесь только охрана! Я же говорил тебе, что нам надо серьезно поговорить!
– Пока ты только орешь! Ты даже толком не объяснил, что случилось!
– А зачем тебе это знать?! Что, ты как-то сможешь мне помочь?!