Невеста Всадника без головы
Шрифт:
– Слава богу, так бы давно… – Голос Серго вновь приобрел добродушную интонацию. – Давай поднапрягись, еще неделю я тебе дам…
– Нет, ты меня неправильно понял, – твердо сказал Максим. – Вы не сможете получить мое имущество…
– Это еще почему?
Вместо ответа Максим протянул Серго папку:
– Вот, читай.
Серго достал очки и принялся изучать документы. Чем дольше он читал, тем краснее у него становилась шея. Наконец он поднял глаза:
– Ты же не жилец на этом свете после всего этого!
– Значит, не жилец, – развел руками Максим. – Это тебе решать. Могу только сказать, что тогда долг я тебе
– Кто тебя надоумил? – нахмурился Серго.
– Никто. Сам сообразил.
Серго повертел в руках бумаги:
– Ну, положим, это тоже можно оспорить.
– Попробуй. Попробуй оспорить это у церкви.
Через два часа Максим Поздняев обстоятельно делал заказ в ресторане «Гамбринус». Отпустив официанта, он открыл папку, лежащую на столе, еще раз внимательно просмотрел документы и удовлетворенно вздохнул. Максим отхлебнул темного густого пива и стал вспоминать, как сидел у нотариуса и оформлял завещание. Нотариус, человечек в дорогом сером костюмчике, нервно похрюкивая и покрикивая на помощницу, листал справочники, что-то искал в ноутбуке и вообще всем своим видом выражал растерянность и тихое ликование. Клиент был богат, за скорость оформления платил огромные деньги, но само завещание для такого молодого и успешного человека было более чем удивительным.
– «…все движимое и недвижимое имущество завещаю Троицкому монастырю с условием, что мои жена и дети сохраняют право пользования этим имуществом в течение двадцати лет». – тут нотариус посмотрел на клиента, тот кивнул, и документы были скреплены и пропечатаны. Несмотря на несколько громоздкую формулировку, ситуация с основным капиталом была предельно ясна – в случае смерти Максима все имущество отходит к церкви, но при этом интересы Ани и мальчиков сохраняются. Двадцать лет – срок большой, за это время сыновья повзрослеют и встанут на ноги, да и Аня устроит свою жизнь. Максим усмехнулся: может, он уж и не такой плохой муж? Если думает о будущем своей бывшей жены.
Пообедав, Максим вышел на оживленный, пахнущий весной Тверской, огляделся по сторонам и понял, что долгая история с завоеванием Ани закончена. Закончена бесславно, с большими потерями.
В понедельник с утра Аня пришла в конюшню Абажура. Семимесячный жеребенок лежал в своем деннике на толстой подстилке из сена. Уткнувшись головой в угол, он казался обиженным на весь белый свет.
– Анна Алексеевна, ночь прошла спокойно… – поспешил за ней конюх. До этого Аня видела его на улице болтающим с девчонками, которые работали в соседней конюшне.
– Спокойно для кого? Для вас или для жеребенка? – не сдержалась Аня. Все хорошо: денник чистый, вода налита свежая, сено сухое. Но состояние подопечного было настолько плохим, что конюху надлежало дневать и ночевать рядом.
– Я был все время здесь, – уверенно заявил тот.
– Не врите! – жестко прервала его Аня. – Я видела вас на улице, около манежа. Не забывайте, из окон ветеринарки обзор неплохой!
Конюх покраснел и принялся мести и без того чистый приступок.
– Ладно. В следующий раз я пожалуюсь Олегу Петровичу. Так и знайте! – Аня для пущей важности повысила голос. Ее раздражал этот конюх – беспечный, болтливый, вечно бегающий без дела. С лошадьми должны работать люди спокойные, неторопливые, надежные. Лошади – существа внимательные,
– Ты даже морковку не ешь?! Плохи дела. – Аня увидела, что губы жеребенка белые, словно обмазаны сметаной.
– А где у Абажура лизунец? – крикнула Аня и обвела взглядом денник.
– Я только сегодня хотел повесить, – откликнулся откуда-то из-за угла конюх, – только не успел.
– Так вешайте, в чем же дело! Разве вы не знаете, что это даже важнее кормов бывает. Там не только соль, но и минеральные вещества, – выговаривала Аня, наблюдая, как конюх вешает лизунец в виде большого бублика. – Я, кстати, вчера тоже его не видела.
«Конюха надо завтра же поменять!» – решила про себя она.
– Вот, теперь у тебя все есть. И еда, и вода, и даже вкусность полезная. Теперь бы понять, что у тебя, несчастного, болит!
Аня взяла маленькую табуреточку и присела рядом с жеребенком. Дышал он тяжело. На ласковое поглаживание отозвался сразу, опять повернув голову, и тут Аня увидела, что склера глаз, которая у аппалузы в отличие от других пород обычно белая, у Абажура красная. «Вот и сосуды у тебя воспалены. С чего бы это?» – подумала Аня. Подозвала конюха и скомандовала:
– Так, сходите в ветеринарку, попросите Зою сделать мне большой термос с кофе и передать сумку с медикаментами. Потом пройдите с ней ко мне и принесите теплую куртку и плед. Зоя знает, где это все найти. Сегодня можете уйти пораньше – ночевать здесь буду я.
Аня увидела, как на лице конюха возникло что-то вроде улыбки, которая скрылась под напускным беспокойством.
– Анна Алексеевна, что вы? Я никуда не уйду, я с Абажуром сколько надо, столько ночей и буду.
– Будешь. Не волнуйся. Сколько надо, столько и будешь. А пока сделай что я просила и можешь ехать домой.
Через полчаса в подсобке конюшни стояло маленькое раскладное парусиновое кресло из «запасников». На гвозде висела большая сумка с пледом, термосом и коробкой бутербродов.
– Анна Алексеевна, вы первая, которая ночует с больной лошадью, – сказала Зоя, которая организовала все это. – Здесь до вас ничего подобного мы не видели.
– Вот, – улыбнулась Аня, – значит, вы присутствуете при историческом событии.
– Я тоже сегодня никуда не еду. Буду ночевать в ветеринарке, если что – звоните, зовите. – Зоя махнула рукой и исчезла за дверью.
Аня и Абажур остались одни.
– Ну вот. Ты лежи пока, а я проверю, чем тебя здесь кормят. – С этими словами Аня полезла в кормушку. – Смотри-ка, все очень вкусно – плющенный овес, отруби, немного морковки. Но съел ты мало. Давай-ка еще раз попробуем морковку погрызть!
Аня взяла в руку морковку и поднесла ее к морде лошади. Та также аккуратно взяла ее губами и также аккуратно положила перед собой.
– Ты просто какой-то упрямец. Из кормушки не ешь, морковку не любишь! Что с тобой делать?