Невидимая невеста
Шрифт:
Мне пришла в голову мысль перейти на правый берег Дуная. Такая экскурсия была давно задумана, но до сих пор обстоятельства мешали ее осуществлению. Впрочем, в том моем состоянии она не могла произвести на меня большого впечатления. Итак, я направился к мосту, пересек остров Швендор и вышел на сербский берег.
Перед глазами простиралась великолепная картина: сельскохозяйственные угодья и пастбища в это время года утопали в зелени. Почему-то я подумал о чертах сходства между сельскими жителями Сербии и Венгрии. Те же красивые люди, та же манера держаться, у мужчин — несколько жесткий взгляд и военная выправка, у женщин — величественная осанка. Но в Сербии политические настроения как среди крестьян, так и среди горожан, возможно, более обострены, чем в мадьярском королевстве. Сербия считается своего рода преддверием Востока, а административный центр Белград — его дверьми. Хотя Сербия формально зависит от Турции [88] , которой платит ежегодную дань в размере трехсот тысяч франков, она тем не менее остается наиболее значительной христианской частью Оттоманской империи. О сербской нации, отличающейся воинской доблестью, один французский писатель справедливо сказал: «Если есть страна, где достаточно топнуть ногой о землю, чтобы появились батальоны воинов, так это, несомненно, патриотически настроенная, воинственная Сербия. Серб рождается, живет и умирает солдатом и как солдат. Впрочем, разве не к Белграду, его столице, направлены все устремления славянства? И если однажды оно поднимется против германской расы, если вспыхнет революция, то знамя независимости будет держать рука серба».
88
Очевидное недоразумение. Полная независимость Сербского княжества была признана на Берлинском конгрессе 1878 года. С 1882 года Сербия стала королевством, которым в конце XIX века управляла династия Обреновичей.
Я думал обо всем этом, когда шел по берегу реки, где с левой стороны лежали широкие равнины на месте прежних лесов, которые, к сожалению, были вырублены вопреки национальной поговорке: «Кто убивает дерево, убивает серба!»
Меня преследовала также мысль о Вильгельме Шторице. Я подумал, не укрылся ли он на одной из вилл в этой сельской местности, — не восстановил ли свой видимый облик. Но нет! Как по эту, так и по ту сторону Дуная его история была хорошо известна, и если бы их увидели, Вильгельма Шторица и его слугу Германа, сербская полиция без колебаний арестовала бы злоумышленников и передала бы венгерской полиции.
Около шести часов я вернулся к мосту, пересек его первую часть и спустился по большой центральной аллее острова Швендор.
Едва пройдя с десяток шагов, я увидел господина Штепарка. Он был один, между нами тут же завязался разговор на занимавшую нас обоих тему.
Ему не было известно ничего нового, и мы пришли к единому мнению, что город начал оправляться от ужаса, охватившего его в последние дни.
Прогуливаясь и беседуя, мы вышли минут через 45 к северной оконечности острова. Вечерело, под деревьями сгущались тени, аллеи пустели, павильоны закрывались на ночь, уже никто не попадался нам навстречу.
Пора было возвращаться в Рагз. Мы уже направлялись к мосту, когда услышали какие-то голоса.
Я внезапно остановился и остановил господина Штепарка, взяв его за руку. Затем, склонившись так, что никто, кроме него, не мог меня услышать, сказал:
— Кто-то говорит… и этот голос… это голос Вильгельма Шторица.
— Вильгельма Шторица? — проговорил так же тихо начальник полиции.
— Да-да, господин Штепарк.
— Если это он, он нас не заметил. И не надо, чтобы он нас заметил!..
— Он не один…
— Да… вероятно, со своим слугой!
Господин Штепарк, пригнувшись к земле, повлек меня вдоль массива зелени.
Впрочем, темнота была нам на руку, и мы могли все слышать, оставаясь незамеченными.
Вскоре мы спрятались в укромном уголке, шагах в десяти от места, где должен предположительно находиться Вильгельм Шториц. Поскольку мы никого не увидели, это означало, что он и его собеседник были невидимыми.
Итак, он был в Рагзе вместе с Германом. В этом мы скоро убедились.
Никогда еще у нас не было такой возможности застигнуть его врасплох и, может быть, узнать, что он замышляет, установить, где он живет после пожара, и, возможно, схватить.
Разумеется, он не подозревал, что мы рядом и все слышим. Спрятавшись в зарослях, затаив дыхание, мы с несказанным волнением следили за разговором, более или менее внятным, в зависимости от того, удалялись или приближались к нам хозяин и слуга, прогуливаясь вдоль зеленого массива.
Вот первые слова, произнесенные Вильгельмом Шторицем, которые мы услышали:
— Мы сможем войти туда уже завтра?
— Уже завтра, — ответил Герман, — и никто не узнает, кто мы такие.
Само собой разумеется, что они оба говорили по-немецки, на языке, который мы с господином Штепарком понимали.
— А когда ты вернулся в Рагз?
— Сегодня утром. Ведь было условлено встретиться на этом месте на острове Швендор, когда здесь никого нет…
— Жидкость принес?
— Да… две склянки, они заперты на ключ в доме…
— Ты снял этот дом?..
— Да, на мое имя!
— Полагаешь, мы сможем там жить как обычные люди и что нас не знают в…
К великому сожалению, название города, произнесенное Вильгельмом Шторицем, мы не услышали, ибо голоса удалились, а когда вновь приблизились, Герман повторял:
— Нет, бояться нечего… полиция Рагза не сможет нас обнаружить под именами, которые я назвал…
Полиция Рагза? Значит, они будут жить в венгерском городе?
Затем звуки шагов стихли, что позволило господину Штепарку сказать мне:
— Какой город?.. Какие имена?.. Вот что нужно бы узнать…
— И еще, — добавил я, — почему они оба вернулись в Рагз? (Это казалось мне особенно опасным для семьи Родерих.)
Как раз когда шаги вновь приблизились, Вильгельм Шториц говорил с особенной озлобленностью:
— Нет, я не уеду из Рагза, пока не утолю свою ненависть к этому семейству… пока Мира и этот француз…
Он не кончил говорить, скорее, издал что-то вроде рычания! В этот момент пруссак находился рядом с нами, и, быть может, достаточно было протянуть руку, чтобы его схватить! Но наше внимание отвлекли слова Германа:
— Теперь в Рагзе знают, что вы можете делать себя невидимым, хотя им и неизвестно, каким именно способом…
— А этого… они никогда не узнают… никогда! — произнес Вильгельм Шториц. — Рагз еще услышит обо мне!.. Они думают, что, сжигая мой дом, они сожгли мои тайны!.. Безумцы! Нет!.. Рагзу не избежать моей мести, я не оставлю здесь камня на камне!..
Едва были произнесены эти угрожающие слова, как ветви зеленого массива резко раздвинулись. Господин Штепарк ринулся в направлении голосов, которые слышались в трех шагах от нас. И когда я, в свою очередь, выбирался из чащи, он крикнул: