Невидимая невеста
Шрифт:
Собравшаяся толпа — мужчины, женщины, дети, бюргеры, крестьяне пусты — бурно проявляла свои чувства… Если бы Вильгельм Шториц был жив, его бы растерзали! Труп же пощадили. Но, очевидно, как сказал господин Штепарк, население Рагза не захочет его погребения в священной земле. Он будет сожжен на городской площади или сброшен в Дунай, и воды реки унесут его далеко, в глубины Черного моря.
В течение получаса перед особняком Родерихов раздавались крики, затем наступила тишина.
Капитан Харалан сказал, что собирается в резиденцию губернатора, чтобы переговорить относительно
Капитан Харалан в последний раз поднялся в комнату своей матери и потом покинул особняк в сопровождении лейтенанта Армгарда.
Я остался с братом, и какими же тягостными были эти часы, проведенные рядом с ним! Как его успокоить? Я с ужасом видел, что нервное возбуждение все сильнее охватывает беднягу! Я чувствовал: он ускользает от меня, и опасался кризиса, сопротивляться которому у него, возможно, не хватит сил!.. Он бредил!.. Хотел уехать, сегодня же вечером уехать в Шпремберг… В этом городе Германа, должно быть, знали… Почему бы ему не быть в Шпремберге… И может быть, Мира с ним!..
Вполне вероятно, что Герман находился в Шпремберге. Но что касается Миры, такое предположение следовало отбросить. Она исчезла накануне вечером, а сегодня утром Вильгельм Шториц был еще в Рагзе… Я, скорее, склонялся к мысли, что ее увезли в окрестности города… что Герман сторожил где-то это бедное создание, лишенное и рассудка, и видимой оболочки.
Как при таких обстоятельствах можно отыскать Миру?..
Мой брат отказывался меня слушать… Он даже не спорил… У него была только одна мысль… навязчивая мысль… уехать в Шпремберг!..
— И ты будешь меня сопровождать, Анри, — сказал он.
— Да… мой бедный друг, — ответил я, не надеясь, что сумею отговорить его от этой бесполезной поездки.
Я смог добиться лишь того, что отъезд был отложен до следующего дня… Нужно было повидать господина Штепарка, попросить его дать мне рекомендательное письмо к полиции Шпремберга, затем предупредить капитана Харалана, который, разумеется, захочет нас сопровождать.
Около семи часов капитан с лейтенантом Армгардом вернулись в особняк. Губернатор их заверил, что немедленно будут предприняты поиски в окрестностях Рагза, где — тут наши мнения совпадали — Мира находится под охраной Германа.
Доктор был еще у госпожи Родерих. В гостиной находились только оба офицера и я с братом.
Поскольку жалюзи были спущены, слуга принес лампу и поставил ее на одну из консолей. Мы должны были пройти в столовую только тогда, когда спустится доктор Родерих.
Пробило половину восьмого. Я сидел рядом с капитаном Хараланом и собирался поговорить о поездке в Шпремберг, когда дверь галереи распахнулась, вероятно, от порыва ветра, так как рядом никого не было. Далее произошло самое удивительное: дверь сама закрылась…
О! Я никогда не забуду этой сцены!
Прозвучал голос… но не тот, что мы слышали в вечер
— Марк… дорогой Марк, — произнесла она, — и вы, господин Анри, и ты, мой брат… Ну что ж, сейчас время обеда!.. Вы предупредили об этом родителей?.. Харалан… Сходи за ними, и сядем за стол… Я умираю от голода!.. Вы пообедаете с нами, господин Армгард?..
Это была Мира… сама Мира… Мира, к которой вернулся рассудок… Выздоровевшая Мира! Словно она, как обычно, спустилась из своей комнаты. Это была Мира, которая нас видела, но которую мы не видели!.. Мира-невидимка!..
В изумлении мы застыли на стульях, не смея ни двигаться, ни говорить. Мы не решались пойти в ту сторону, откуда слышался голос… Однако Мира была здесь, живая (мы это знали) и вполне реальная, хотя и невидимая…
Откуда она пришла?.. Из дома, куда отвел ее похититель?.. Значит, она сумела убежать, ускользнуть от Германа, пройти по городу, вернуться домой, никем не замеченная?.. Между тем двери особняка были заперты, и никто их ей не открывал!..
Вскоре мы получили объяснение… Мира спустилась из своей комнаты, где Вильгельм Шториц превратил ее в невидимку… Когда мы считали, что ее нет в особняке, она по-прежнему находилась в своей постели… В течение двадцати четырех часов она лежала неподвижно, не произнеся ни слова, в бессознательном состоянии. Никому в голову не пришло, что она могла быть здесь, и действительно, можно ли было это себе представить!
Очевидно, Вильгельму Шторицу что-то помешало похитить ее сразу. Но он вернулся бы, если бы сегодня утром не был убит капитаном Хараланом…
Перед нами была Мира выздоровевшая (может быть, под влиянием жидкости, сделавшей ее невидимкой), но ничего не знавшая о событиях последней недели. И вот она в гостиной, разговаривает с нами, видит нас, но не осознает, спустившись в темноте из своей комнаты, что не видит себя!..
Марк поднялся, протянув руки, словно хотел обнять Миру…
А она продолжала:
— Но что с вами, друзья мои?.. Я вас спрашиваю… а вы не отвечаете?.. Вы, кажется, чем-то удивлены? Что же случилось?.. И почему здесь нет матушки?.. Может быть, она больна?..
Мира не закончила фразы. Дверь снова открылась, и вошел доктор Родерих.
Мира тут же бросилась к нему — по крайней мере, мы так предполагали, — воскликнув:
— Ах! Отец!.. Что-то произошло?.. Где матушка? Она больна?.. Я поднимусь к ней в комнату…
Доктор остановился на пороге, он понял…
Мира была рядом, обнимала его, повторяя:
— Моя матушка… моя матушка!..
— Она не больна!.. — пробормотал доктор. — Она сейчас спустится… Останься здесь, дитя мое, останься!
В этот момент Марк нащупал руку Миры и тихо увлек ее в сторону, как если бы вел слепую…
Но слепыми были только те, кто не мог ее видеть!
Затем мой брат посадил ее рядом с собою…
Мира больше ничего не говорила, напуганная тем впечатлением, которое производила на окружающих. Марк дрожащим голосом произнес несколько слов, из которых она, должно быть, ничего не поняла: