Невидимка и (сто) одна неприятность
Шрифт:
— Ты просто завидуешь, что тебе внимания не перепадает, — не удержавшись поддела я. Мне было хорошо, и не хотелось думать о призраках, которые, к тому же, больше не устраивают подлостей.
Однако Лагранж не считал это забавным.
— Я за тебя беспокоюсь, — он вдруг запустил пальцы в мои волосы, и от этого короткого движения, меня словно током ударило — очень похожие покалывания были на процедурах! Правда тогда, они не казались мне приятными. — Хорошо бы, конечно, дать на все это взглянуть некроманту…
— Наш некромант теперь
— Не расслабляйся, ладно?
— С тобой расслабишься…
— Я имел в виду призрака! — возмутился Лагранж и ущипнул меня за… нижнюю часть бока, скажем.
Я взвизгнула, подпрыгнув от неожиданности, и рассмеялась — это правда было смешно, поменяться местами. Когда я говорю колкости, а он — фырчит и щиплется. Отстранившись я демонстративно потерла пострадавшую часть тела, окинув парня надменным взглядом. И потянулась за новой конфетой.
Которую этот подлец выхватил буквально у меня из пальцев и сунул себе в рот!
— Эй! Так нечестно, ты видел, что я хотела ее взять! — возмутилась я и, придирчиво изучив коробку, вынуждена была констатировать, что похищенная Лагранжем сладость была в единственном экземпляре. — Она, может, была самая вкусная, а ты…
— Можешь попробовать.
Я недоуменно подняла брови. Лагранж улыбался. И при взгляде на этот насмешливый изгиб губ до меня дошло, и я отчетливо почувствовала как снова заливаюсь краской. Чтобы я сама его поцеловала?!
Да никогда в жизни!
— Вот еще, наверняка, была самая невкусная конфета из всей коробки! — быстро сменила я показания, снова потерла бок, вспомнила кое-что и ткнула Лагранжа пальцем в грудь. — И вообще! Не смей меня больше при всех лапать, понятно?
— Когда я тебя лапал? — искренне изумился Даниэль.
— В столовой!
Парень на несколько мгновений задумался, очевидно, прокручивая в голове события, а потом рассмеялся.
— Я не лапал, я записку передавал!
— Нет, лапал! — упорствовала я, вспоминая жаркое скольжение ладони по коленке.
— Лали! Когда лапают, делают вот так…
И мужская лапища легла на грудь поверх пиджака и блузки, и властно и чувствительно ее сжала. И выпустила. Я от такой наглости поперхнулась воздухом, он встал комом в горле и никак не получалось ни пропихнуть его внутрь, ни вытолкнуть.
На лице Даниэля нарисовалось нешуточное беспокойство.
— Непонятно, да?.. ну… давай еще раз покажу!
И он вскинул руку, будто и правда вознамерился повторить.
Воздух протолкнулся, наполнил легкие, и я шлепнув по наглой руке, бросилась на мерзавца с кулаками. Да что он себе позволяет?!
Лагранж даже не подумал меня остановить или перехватить. Он хохотал, уворачивался, подставлял ладони и плечи. Коробка с конфетами упала с колен, и они рассыпались по покрывалу.
— Хам! — резюмировала я, когда силы иссякли, и застыла, тяжело дыша и скрестив руки на груди.
И вдруг поняла, что каким-то непонятным образом, оказалась у него на коленях, вместо конфет. Испугалась, дернулась, чтобы слезть, но широкие ладони легли на талию, удерживая. Даниэль выпрямился, как тогда, в башне, оказавшись близко-близко, и я зажмурилась в ожидании очередного бесцеремонного, наглого, непрошенного поцелуя.
А его не было.
Я всем телом чувствовала, что Лагранж по-прежнему близко, губами, которые едва заметно щекотало теплое дыхание, грудью, которая на вдохе почти касалась мужской груди. Но ничего не происходило.
Я осторожно открыла один глаз. Второй.
Даниэль просто смотрел. Держал меня и смотрел. И только поймав мой взгляд, качнулся вперед. Я снова зажмурилась. Уперлась ладонями в его грудь, желая остановить, но...
Снова никакого поцелуя.
Только едва ощутимое касание кончиком носа. Щекочущая линия, незаметное, как взмах крыльев бабочки, прикосновение. Его дыхание стало чаще, и я чувствовала как быстрее бьется сердце под моей ладонью, но ничего не происходило, кроме этих недо-прикосновений — носом, губами, щекой…
От них теперь все горело, особенно — губы. За зажмуренными глазами мелькали звезды, и уже отчаянно хотелось податься вперед и…
Он дразнится, — внезапно осенило меня. Он этого и добивается!
Чтобы я сама его поцеловала — так или иначе.
Вот… гад!
Мне почему-то стало ужасно обидно. Вот прямо до глубины души. Чуть ли не до слез.
Хотя я сама себе эту обиду никак не могла объяснить.
И я стиснула кулаки, сминая зажатую в них футболку.
— Как ты съездил домой? — выдохнула я, с усилием разлепляя ресницы.
Лагранж дернул углом рта, и было непонятно, к чему относится эта мимолетная досадливая реакция — к тому что я задала вопрос или к его содержанию.
— Нормально, — ровно ответил он. И все.
Острое разочарование поднялось из глубины души. Конфеты-шарики, но не откровенность, да?
Я дернулась подняться, но ладони сильнее сжались на талии.
— Нет, стой. Подожди, — отрывисто произнес Даниэль и прикрыл глаза, нахмурившись — между бровей залегла складка. — Я просто не люблю ездить домой. Поэтому и говорить про эти поездки не люблю.
— Почему не любишь? — удивленно спросила я. — Ездить?..
Не знаю, рада ли я была бы видеть отчима каждые выходные, но все же совсем не выбираться из Горок было тоскливо. Да и отец не отчим… хотя, конечно, всякое бывает.
— У нас с отцом… сложные отношения, — подтвердил мои мысли Даниэль, медленно и тщательно подбирая слова. — Особенно после смерти матери. Он считает, что я недостаточно… хорош, чтобы носить звание его наследника. И что я не прилагаю должных усилий, чтобы соответствовать его ожиданиям. Так что выходные — это не отдых, а… наверстывание отставания.