Невидимка
Шрифт:
Сразу я ничего не придумал и предложил:
– А пойдем, погуляем! Разнообразим свою жизнь.
11.
В тот день мы выпили очень много невидимовки. Не закусывая. Что могут сделать два пьяных голых человека-невидимки? Только какую-нибудь глупость. Я даже подумал, что взрослые - это те же дети, но в одеждах, а без одежды ты опять ребенок, точнее, подросток лет 14. Первым делом мы прокололи колеса у черного "Мерседеса".
Сергей сказал:
– Смотри, рядом с нашим домом постоянно паркуется черный "Мерседес". Прямо на газоне. Сколько мы уже писали в администрацию, никакой реакции. Я думаю, ему надо проколоть шины. Раз проколешь, два проколешь, глядишь, и не будет парковаться.
Трезвыми и видимыми мы бы никогда не стали прокалывать колеса у черного Мерседеса. Тем более, что всюду видеокамеры.
А так - пожалуйста. Раз - и прокололи!
12.
Первый вопрос, который ты задаешь себе, когда становишься невидимым - кому отомстить. Сразу хочется вершить правосудие. Герой уэлсовского "Человека-невидимки" тоже хотел мстить, тоже, кстати, ученый, по-моему, химик, как и Сергей.
Я постарался вспомнить, кто и когда меня обижал. Вспомнил преподавателя по рисунку, который однажды сказал, что я зря трачу время на худграфе - свое и чужое, а также государственные деньги. Я это запомнил. Но где он живет, я не знал.
Мы специально прошлись по району в поисках какой-нибудь видимой несправедливости. Но не нашли.
Потом мы бесплатно сходили в кино, где ужасно замерзли из-за включенных кондиционеров.
Потом прокатились на колесе обозрения. Вместе с нами чуть было не села молодая пара. Сергей, едва сдерживая смех, металлическим голосом произнес: "Аварийная кабинка, внимание, аварийная кабинка, внимание, администрация предупреждает, посадка запрещена, работа только на выход".
На самом деле, так наскоком, мы не смогли найти какое-то полезное применение своей невидимости.
– Знаешь, Миша, - сказал Сергей, когда наше колесо обозрения вознесло нас над городом, - я подумал, может, пойти в церковь и сказать людям, что-то хорошее, важное. Представь, кто-то невидимый говорит людям что-то хорошее. Стать рядом с иконой и сказать. Иконы же мироточат, а тут еще и заговорят. Такого еще не было. Сразу приедет телевидение, и я в двух словах донесу свою благую мысль до миллионов людей.
– Серега, это хорошая идея. А что ты скажешь людям?
– Ну, типа - плодитесь и размножайтесь. Или "миру-мир".
– Это хорошо. Это ты здорово придумал. Но только это надо сказать максимально трезвым голосом.
Мы были пьяные и невидимые. Мы катались на колесе обозрения и кричали: "Люди, плодитесь и размножайтесь! Плодитесь и размножайтесь. Миру-мир!".
И это было счастье.
13.
– А пойдем, заберем твои картины у этой самой "Фортуны", - предложил, в конце концов, Сергей.
– Давай. Но потом. Сейчас я хочу знать, что обо мне думают окружающие. Я хороший художник?
Конечно, надо было сразу идти к этой "Фортуне" и мстить, мстить, мстить. Но я труслив. Когда выпью, тогда конечно, не очень труслив. Но у меня, есть такой недостаток, когда выпью, начинаю, сначала не мстить, а, как я уже говорил, плакать или спрашивать окружающих, нравятся ли им мои работы. Это гордыня. Обратная сторона неуверенности в себе.
Поскольку моя неуверенность в себе после фиаско с авто-портретами достигла исторического максимума, мне нужны были какие-то знаки внимания со стороны.
– Давай сходим к Таньке, и ты спросишь у нее, что она думает о моих работах. А я послушаю. Пока она меня не будет видеть.
– А как я буду спрашивать, я ведь тоже невидим?
– Блин. Я не подумал. Мы можем покрасить тебя серебрянкой. У меня ее много. Скажешь, что ты заборы красил, а воду в доме отключили.
Воду тогда, действительно, отключали очень часто.
– Я не хочу, чтобы ты красил меня серебрянкой, - мы были довольно пьяны, но Сергей - крупнее и остатков здравого смысла в нем было больше, хотя эти остатки плавали в большем количестве невидимовки, по сравнению со мной. Он обнял меня:
– Миша, ну, не хочу я серебрянку. Пойми меня правильно.
– А давай, ты ей позвонишь и скажешь, чтобы она отдала мои картины. Которые у нее еще остались. Ее портрет на фоне ковра с жирафами, натюрморт и пейзаж. Если отдаст, значит, не ценит. Если не отдаст, значит, что-то она в них видит.
Сергей позвонил Татьяне и попросил вернуть мои работы.
– Да забирай, ради бога, - сказала Татьяна, я слышал.
– Он там рядом? Скажи, что, приду с работы и поставлю их у подъезда, пусть не стучит. А зачем они ему?
– Скажи, кураторы предлагают сделать персональную выставку, - придумал я на ходу.
– Из Черногории приехали кураторы, самые крутые.
– Тогда скажи, что пусть сначала вернет мне 10 тысяч рублей, которые занимал у меня еще в прошлом году, - сказала Татьяна.
– Вот тварь. Пойдем ей сделаем какую-нибудь гадость.
– Какую?
– Ну, например, обольем водой. Когда она будет возвращаться с работы. Я знаю одно хорошее дерево по пути, залезем на него и выльем ей на голову ведро воды.
– Я голый на дерево не полезу, боюсь поцарапаться, - сказал Сергей.
– Хорошо. Я сам полезу, ты мне подашь ведро.
Задуманное мы не исполнили. Я тоже, если честно, не хотел лезть на дерево. Я же все-таки не обезьяна, мне не платят 200 долларов за картину. И ведро с водой нести несколько кварталов тоже не хотелось. К тому же мы зашли к Сергею в гараж и выпили еще.
На второй день и у меня, и у Сергея болела голова. Болела - не совсем точно. Это была боль третьей степени. Сначала она просто болела, но мы выпили еще, и алкоголь сыграл роль анестетика, но мы выпили и после этого, и боль перешла второй порог. Мы опять выпили, но это уже не помогло, боль стала адской.