Невидимые бои
Шрифт:
На людях Софи вела себя умно. Всегда называла мужа за глаза «профессор». Говорила о нем с восторгом и уважением. Держалась изящно, не флиртовала с молодыми кандидатами наук, всем своим поведением показывая, что она «выше этого». Словом, она казалась красивым обрамлением большого таланта заслуженного, трудолюбивого человека.
Обо всем этом думал профессор, когда, вновь пережив события вчерашнего дня, он собирался идти бриться. В кабинет вошла Софи. Чмокнув мужа в висок, она села на диван, изящно скрестив красивые ноги в дорогих нейлоновых чулках.
— К Смолинским сегодня не поедем? Очень просила она вчера. Три раза звонила…
— Не думаю, что это мне
Зная обыкновение мужа никому не говорить, куда он выезжает, Софи тем не менее поморщилась.
— Но ведь ты не совсем здоров. Неужели нельзя отменить поездку?
— Я говорил вчера с врачом. Ничего страшного нет. Там, на месте, я даже отдохну немного.
— Что ж, соберу чемодан. Когда на аэродром?
— Думаю, в три часа. Пока еще неизвестно точно.
— Хорошо. Встречу с Аллой (известная в Москве специалистка по самым модным прическам) перенесу на завтра. Ты, надеюсь, позвонишь, когда у тебя все выяснится?
— Разумеется, — весело ответил профессор, вставая и целуя подставленный ему лоб.
Завтрак подходил к концу, когда раздался звонок — пришел шофер профессора Константин Сергеевич. Это был скромный молодой человек с мягкой застенчивой улыбкой, ловкий и сильный. По утрам он всегда поднимался в квартиру, а затем провожал профессора до машины. Привозя домой, ехал с ним в лифте до дверей его квартиры. Вежливый и предупредительный, но без тени услужливости, он часто носил за профессором его тяжелый портфель или чемоданчик. А когда однажды у подъезда какой-то пьяный верзила схватил кротко улыбавшегося профессора за отворот пальто и, дыша в лицо водочным перегаром, пробормотал: «Ну, интеллигенция, подавай-ка на пол-литра», Константин резким рывком перебросил пьяного хулигана через себя и тот только через четверть часа смог начать долгие и запутанные объяснения с милиционером, всегда дежурившим поблизости от дома.
— Хотите чаю, Константин Сергеевич? — проворковала Софи. Она давно уже поглядывала на шофера-интеллигента, особенно после того, как увидела в его руках томик стихов.
— Спасибо, Софья Матвеевна, — улыбаясь, ответил шофер. — Только что из дому. Сыт.
…Мягко щелкнул лифт, увозя профессора и его верного спутника.
И в это время в кабинете профессора раздался телефонный звонок.
— Сафо? — зарокотал в трубке томный, хрипловатый голос немолодого, но кокетливого грешника.
— Да? — недовольно отозвалась женщина. — Что тебе?
— Хочу повидаться с тобой, Сафо, — настойчиво тянул голос. — Приезжай…
— Не болтай глупости…
— Адольф скучает. Орет с утра до вечера. Лежит целыми днями на твоей старой шали. Не ест.
В трубке раздалось басистое мяуканье: судя по всему, кота пребольно дернули за хвост. Губы Софьи Матвеевны дрогнули.
— Бедненький… — протянула она. — Ну, ладно. Мой сегодня уезжает на несколько дней. Приду. Вечером. Сегодня. Привезу печеночки.
— В семь часов, — властно рокотала телефонная трубка. — Буду ждать…
Уотсон едет в Москву
Начальник отдела Р-2 Центрального разведывательного управления США Бутч Стаймастер медленно прохаживался по своему кабинету, ведя последнюю напутственную беседу с выезжавшим на работу в СССР Стивом Уотсоном.
Сидя в широком кресле перед письменным столом, Уотсон внимательно слушал шефа.
— Вам будет трудно, Стив. Чертовски трудно! Ваша работа в Германии до войны и во Франции — после нее — была детской игрушкой по сравнению с этим заданием.
— Ну это мы еще посмотрим, — ухмыльнулся Уотсон.
— Нет, Стив. Уезжая в Россию, следует прятать самоуверенность в задний карман брюк. У русских странное отношение к деньгам. Можно подумать, что они живут на другой планете.
Стаймастер размахивал рукой. Тонкий синий дым его сигары выписывал в воздухе затейливые узоры.
— Все будет о’кей, шеф, — ответил с улыбкой Уотсон. — Ваши советы — раз, мой опыт — два, немного удачи — три. До сих пор мне везло. Думаю, что все это убережет меня от провала.
— Будем надеяться, Стив. Прикрытие у вас отличное, — продолжал Стаймастер. — «Сан геральд» слывет либеральной газетой. Как ее корреспондент, вы сможете, не вызывая подозрений, встречаться с массой людей, особенно с советскими журналистами. Главное — заводить побольше знакомств. Чем больше связей, тем труднее будет им найти ваших людей.
— О, это элементарно, сэр.
— Корреспонденции в газету присылайте умеренные. Упоминайте о яслях, детских садах, заботе о престарелых, бесплатном медицинском обслуживании, бассейнах для плавания и прочей ерунде. Русские любят такие темы. Разумеется, не увлекайтесь. Иногда «Сан геральд» будет даже печатать ваши корреспонденции. Это укрепит вашу репутацию. Чаще, конечно, печатать не будут. Тогда вы сможете в частных беседах жаловаться, что «цензура денежных тузов» не дает вам возможности рассказывать рядовым американцам «правду о советской жизни».
— Все ясно, сэр. Я буду левее «Уоркера».
— Только не перебарщивайте, Стив. Соблюдайте чувство меры. Русские не дураки. Знает бог, не дураки. У них удивительный нюх, шестое чувство на нашу агентуру и вообще на наших людей. Помните об этом! Главное — не разбрасывайтесь, не увлекайтесь мелочами.
— О нет, сэр.
— Вы не заурядный работник, Стив. Мы не требуем от вас обычной информации. Национальный совет безопасности ждет от нас и от ЮСИС резкой активизации психологической войны. В военном отношении нам трудно догнать русских и их союзников. Слишком понадеялись мы на наших «трофейных» ученых-ракетчиков. А все эти фон Брауны и другие фоны даже под давлением Гитлера и Гиммлера и то не смогли ничего сделать вовремя… Ракеты — вот наша ахиллесова пята…
— Но я думал, что охота за секретами ракет не будет моей главной задачей, — забеспокоился Уотсон.
— Вы правильно думаете, Стив, — продолжал Стаймастер. — Этим будут заниматься другие. Главное поле вашей деятельности — идеология. Исход глобальной борьбы решит сознание людей. Чьи идеи окажутся сильней, тот и победит. Конфликт между двумя мирами будет решаться в умах людей, а не на военном или экономическом поле боя. Пока что мы теряем психологическую инициативу. Наша единственная надежда теперь — подорвать Советский Союз изнутри. Чтобы усилить психологическую войну, надо срочно выявить все слабые стороны и упущения в идеологической деятельности Советов. Найти все щели и лазейки. Наша пропаганда должна влезть в эти щели, смутить умы, подорвать веру советских людей в свои силы, посеять сомнения в правильности и жизненной силе их идей. Наконец, она должна всеми возможными средствами прививать интерес к частному предпринимательству, свободной конкуренции, словом, к капитализму. И тут нам придется, разумеется, прибегать к известной идеологической косметике.