Невидимые миру слезы. Драматические судьбы русских актрис.
Шрифт:
И вдруг накануне своего юбилея перед нами предстала совершенно незнакомая Гундарева, которая говорила неожиданные вещи. Что «праздник — это отдых от работы», «жизнь не наступает», «на жизнь не хватает сил», что «пугается каждого дня»… Разве это не вступает в противоречие с той Гундаревой, к которой мы привыкли: яркой, сильной, волевой, победительной, которая всегда знает, чего хочет, «не умеет ходить в ногу», загружает себя работой так, что очень сложно застать ее дома?
Не претендуя на истину в последней инстанции и ни в коем случае не пытаясь делать глобальные выводы, давайте попробуем через шелуху стереотипов — того, что мы знали, а вернее,
Стереотип первый: актрисами становятся потому, что не мыслят для себя другой профессии.
Наталья Гундарева родилась и выросла в Москве, на Таганке, в семье, как сама называет, «инженерно-технического состава». И хотя с детства увлеченно занималась сначала в школьном драмкружке, а потом в районном Доме пионеров и Дворце пионеров на Ленинских горах, все это считала делом интересным и для души, а профессию выбрала серьезную и жизненно важную — строителя. Поэтому, проработав после школы два года в конструкторском бюро, и подала документы в строительный институт им. Куйбышева. Успешно сдав два профилирующих экзамена: математику и физику, Гундарева уже успокоилась, что практически поступила, и решила, что теперь может осуществить свою давнюю мечту: узнать о себе мнение профессионалов. В любительском театре ее хвалили, и порывать с ним она не собиралась, а друг детства актер Виктор Павлов настоятельно советовал попробовать поступить в театральное. Вот и устроила себе тест: пошла на экзамены в Щукинское училище.
Так, вроде бы не всерьез, и прошла все три тура, но потом в числе нескольких «сомнительных» была отправлена на этюды. Но с детства в ней было заложено упорство и стремление все, за что ни берется, делать отлично, доказывая всем и, прежде всего, себе, что может. Ах, сомневаетесь? Ну, я тогда!.. Значит, было в ее Приемщице из предложенной темы «Фотоателье» такое, что заставило комиссию признать, что она попала по адресу, и убедило саму Гундареву, где ее настоящее место. (Хотя, возможно, если бы она все-таки стала строителем, то и там добилась бы успеха, потому что ненавидит дилетантство и несерьезное отношение к любому делу. Вот и квартиру свою перепланировала и оформила — любой дизайнер позавидует!)
Стереотип второй: у Гундаревой самая завидная и удачная творческая судьба.
После окончания Щукинского училища, где ее педагогом был замечательный актер Юрий Катин-Ярцев, вот уже двадцать семь лет работает в Театре им. Маяковского. Она — прима, «козырная карта» в колоде Гончарова. Но оказалась она в театре «после унизительного мероприятия», которое вынуждены проходить многие актеры, тем более вчерашние студенты, — показа.
— Это было мое первое столкновение с реальной действительностью, серьезное испытание после тепличных условий театрального училища, где нам педагоги внушали, что мы все талантливы, гениальны… А тут никто тебя не щадит, непривычный зал, чужая мебель, стены не берегут…
Они показывали сцену из дипломного спектакля «Зерно риса». Гундаревой досталась роль главной героини: итальянская драматургия, страсти в клочья, слезы и море отчаяния брошенной женщины, — казалось бы, куда всем было устоять от ее выплесков эмоций! А Гончаров посмотрел и сказал: «На допоказ». Значительно позднее Гундарева с беспощадностью к себе признает, что ее внешность больше подходила для характерных ролей: «Трудно в матрешке предположить могучую
Но, признается Гундарева, на нее в трудные моменты жизни «нападает какая-то отчаянность, которая и выручает». Для второго показа была выбрана сцена из водевиля «Беда от нежного сердца», поставленного Александром Ширвиндтом, где Наталья Гундарева играла роль Маменьки. Здесь ее «фактура» пригодилась как нельзя лучше.
— Хотя затягивали меня в бархатное платье из костюмерной Театра им. Вахтангова всем курсом, чтобы я казалась похудее, — со смехом вспоминает она.
Видимо, в характерной роли она и «показалась» Гончарову, так что в свою труппу он ее взял.
Почти за три десятка лет ею сыграно большое количество ролей, и не странно ли слышать из ее уст, что «после 26 лет работы серьезно можно говорить лишь о трехчетырех… По большому счету получается, что ничего и не сделано…»?
Удачными она считает свою первую большую роль — Липочку из «Банкрота» Островского, в которой, что называется, сразу «попала в яблочко», а также роли в спектаклях «Леди Макбет Мценского уезда» по Лескову, «Я стою у ресторана…» Э. Радзинского. И, подытоживая, совершенно неожиданное, ошеломляющее признание:
— Вот, пожалуй, и все.
Но критики и журналисты взахлеб пишут о каждой новой работе; зрители любят — залы полны даже на старых спектаклях с ее участием, не говоря уже о премьерах; недавний юбилей телевидение отметило большой ретроспективой ее киноработ. Признание? — Да! Всеобщая любовь? — Еще бы! Тогда откуда же такая безжалостная самооценка? В конце концов, есть еще звание Народной артистки, две Госпремии… Только в 1998 году к ним прибавился «Кумир»!..
Но мне кажется, что ее даже раздражает наша слепая «всенародная» любовь. Вот и о критике нелицеприятно говорит потому же:
— Когда я начинала работать в театре, критика была задавлена. Что бы не выходило в те годы, в особенности «датские» спектакли (к определенным датам: будь то годовщина Октября или День независимости Африки. — Прим. автД это тут же объявлялось «последним достижением советского театрального искусства», все это было выше критики. А сейчас критика объявлена свободной и демократической, но она нисколько не лучше.
За двадцать шесть лет работы в театре я имею право об этом профессионально судить, что критика во многом купленная, что критики «задруживают» с театром, ходят на банкеты, а потом поднимают на щиты незаслуженное. Вот я и думаю, а когда же критика была более свободной? К профессиональной и беспристрастной я с удовольствием прислушаюсь.
Некоторые режиссеры просто эксплуатируют ее талант и Имя, все привыкли, что Гундарева будет хороша в любой роли. Но ведь ей-то надо предлагать такие, чтоб под ее «калибр», какие сможет сыграть только она и никто другой. Не отсюда ли горькое признание в одном из интервью, что ее мама, посмотрев какой-то спектакль, спросила, зачем она там играла? Ведь то, что там нужно было делать, смогла бы любая актриса.
Эта вечная неудовлетворенность собой и неуемная жажда работы делают ее для себя и строгим судьей, и палачом. Она так высоко подняла свою планку, что все, что оказалось ниже ее, воспринимает как провал.