Невидимые узы
Шрифт:
На левом углу письменного стола лежала зеленая картонная папка. Делестран снял резинку и сделал еще одно, не менее удивительное открытие. Он отложил в сторону брошюру, выпущенную Национальным советом по доступу к личному происхождению, заинтересовавшись конвертом с маркой, адресованным господину Жоржу Бернару. Адрес был тот же, что в удостоверении личности: 28800 Бонваль, улица Валь-де-Луар, 48. Внутри лежало письмо от 15 января 2002 года.
Мой дорогой Жорж!
Бесценный мой друг!
Надеюсь, это письмо дойдет до тебя вовремя и ты узнаешь мою последнюю волю. Мне пора покинуть этот мир; сражение, которое я веду много лет, проиграно. На этот раз я не выкарабкаюсь, рак одолеет меня. Но я пишу это письмо и как будто
реки, в твоей хижине, скрытой в зелени плакучей ивы. Мы лежали ночью на лугу посреди «нигде» и смотрели на звездное небо. Как изящно ты выглядел ранним утром, когда подставил мне спину, чтобы помочь перелезть через стену моей ужасной семейной крепости! Нет, я ничего не забыла, ничего… Я могу сказать тебе сегодня, что те две недели с тобой были самыми счастливыми в моей жизни. Благодаря тебе я могу утверждать, что у меня было несколько жизней. Одна – очень удобная, длинная и мирная, окруженная тем, что я долго считала любовью, а еще одна – твоя, наша, такая короткая, избавленная от всего лишнего, мощная и напряженная, безрассудно воспламеняющаяся, что случается только от настоящей любви.
Время сожалений и угрызений совести миновало. Я всю жизнь жалела, что той зимой сочинила письмо и попросила тебя «больше не писать», хотя по-прежнему испытывала странное чувство сообщничества. Я нигде никогда и ни с кем не чувствовала себя такой защищенной и свободной. Да, свободной! В твоих объятиях я была женщиной.
Нужно было сойти с ума, чтобы взять и поделиться с тобой стихотворением Марселины Деборд-Вальмор «Не пиши». Она как будто сочинила его единственно для того, чтобы мы могли пережить расставание! Я не знаю и никогда не знала, на счастье или на беду, как поется в песне… ты выполнил мою просьбу, не написал, и это было трагически прекрасно, я плачу, как когда-то, из глаз льются слезы, только они еще и остались горячими в моем охладевающем теле.
Помнишь, мы договорились встретиться в доме престарелых? Я знаю, помнишь. Ну вот, я скоро уйду… На заслуженную пенсию. Болезнь, еще одна трагедия, отнимет у нас то, что мы должны были бы прожить вместе, совместное отступление перед смертью, как воскрешение перед кончиной.
Сейчас нам обоим следует поторопиться. Если Всевышний, в которого я больше не верю, все-таки существует, пусть позаботится о том, чтобы ты получил это письмо без опозданий. Я буду жить, изо всех сил цепляясь за эту единственную цель. Торопись, мой ангел, приходи, как когда-то в нашей хижине. У меня есть ужасная тайна, которую я должна раскрыть тебе, как акт любви. Я ничего не забыла о ночи, которую унесу с собой, чтобы освещать путь во мраке. Я должна объяснить, почему попросила тебя больше не писать мне. Причина есть, настоящая, живая, поверь мне. Услышь зов моего сердца, которое все еще бьется с мыслями о тебе. Приходи, ангел мой, я так хочу увидеть тебя прежде, чем погаснет свет… Я попытаюсь забрать тебя с собой.
Клиника Нотр-Дам-де-Лоретт, Париж, 9-й округ. Я жду тебя. Торопись.
К этому письму я прилагаю фотографию, которую ты сделал, когда я спускалась с большой ивы. Молодая
Под текстом стояла подпись: «Матильда».
Продолжая читать, Делестран все ближе подходил к кровати и в конце концов сел, придавленный смыслом этих слов. Закончив, он отдал оба листа Бомон, чтобы она тоже прочла. Майор был не в состоянии вымолвить ни слова и несколько долгих минут даже не шевелился, оглядываясь вокруг, и ничто не могло вывести его из этого странного оцепенения. Нужно было просто подождать. Так бывает с боксером, рухнувшим на помост после ударов в подбородок или печень. Очнувшись, майор обнаружил, что в комнате на стене нет распятия…
Бомон убрала письмо обратно в конверт, аккуратно сложив оба листа. Чтение тронуло ее меньше, чем Делестрана. Другое поколение, другая чувствительность…
– Командир?
Она вернула его в реальный мир.
– Кое-чего не хватает…
Делестран молча ждал продолжения.
– Фотография. Вы ее нашли? Она должна была лежать в конверте.
– Ты права, но ее не было.
– Только б ему не пришло в голову спрятать снимок в одной из книг, иначе мы останемся здесь надолго.
– Да, и потом… – Делестран колебался. – Так ли уж необходимо ее искать? Мы до сих пор не знаем, как умер наш друг.
Слово было произнесено совершенно естественно и не удивило Бомон. Нередко в ходе расследования полицейские мысленно сближаются даже с преступником…
– Что будем делать?
– Опечатаем комнату.
Они еще несколько минут обыскивали жалкое имущество, но без фанатизма, почти наступая друг другу на пятки. Отец Вацлав молча наблюдал, изображая досаду – его не посвятили в содержание письма! – но широко улыбнулся, провожая их к выходу. Он как будто чувствовал облегчение и поблагодарил полицейских за визит, добавив с рассчитанной доброжелательностью, что им всегда будут рады в доме Господа.
– Никогда не бывает слишком поздно, – заключил он, и раздосадованный Делестран ответил, что вернется с единственной целью – снять печати, но сообщит о дате похорон.
Они обменялись холодным, но крепким рукопожатием.
На обратном пути Бомон поддразнила начальника:
– У тебя проблемы со Всевышним?
– Не с ним. С Его наместниками на Земле.
– Оно и видно! Думаю, отец Вацлав все понял правильно, хоть и обрадовался до ужаса нашему уходу.
– Скажи, что я не был непочтителен, успокой меня.
– Не волнуйся, не был. Ты был тверд, но куртуазен, как принято говорить в высших кругах. Может, чуточку слишком наседал на беднягу, – заключила она, озорно сверкнув глазами.
– Мы уже не в храме, и я могу признаться. – Делестран сделал серьезное лицо. – Я не доверяю слишком милым людям, они всегда что-то скрывают… – Он посмотрел на часы – 12:30. – Ладно, позвоню в отдел, и пойдем пообедаем. Я тебя приглашаю. У меня от всей этой страннейшей истории разыгрался аппетит!
4
Они вошли в кафе на улице Сен-Рош. Официант вознамерился посадить их у окна, но Делестран направился в «слепую зону» – не в глубине, а в срединной части зала, – опустился на стул и прислонился к стене. Он всегда выбирал место с учетом потенциальной опасности, чтобы иметь полный обзор помещения. Это был рефлекс: майор постоянно, как зверь, упреждал угрозу, чтобы видеть, как она приближается, и не позволить никому застать себя врасплох. То, что могло сойти за инстинкт, было психологической привычкой. У Бомон не было выбора – ей пришлось довольствоваться длинным горизонтальным зеркалом, висевшим над плечом шефа, в котором она видела содержимое тарелок в руках официантов и могла выбрать, не заглядывая в меню, которое изучал Делестран.
Когда подошел официант, решение было уже принято. Филейная покромка с картошкой-фри и без салата, уточнил майор; «Леффе» [17] , лимонный пирог с меренгами, теплый перигорский салат, кока-кола и шоколадный мусс для лейтенанта. В ожидании еды они обменивались впечатлениями об утренних событиях. Бомон ограничивалась фактами, Делестран был склонен порассуждать о личности Жоржа Бернара. Он называл его по имени, Виктуар использовала слово «жертва». Но жертва чего? Только вскрытие позволит узнать больше.
17
Сорт бельгийского пива.