Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945
Шрифт:
Я окликнул Фабрициуса, и он медленно повернулся в мою сторону. Его лицо было совершенно безучастным. Оно не было ни серьезным, ни встревоженным, просто не выражало никаких чувств. Очевидно, он даже не расслышал моих слов. Затем внезапно выражение его лица сразу изменилось. Улыбнулся, но даже его улыбка была весьма вялой. Он сбросил с себя оцепенение, и его улыбка стала по-настоящему дружеской. Вероятно, это было в состоянии полного морального и физического истощения.
Нам не дали возможности как следует поприветствовать друг друга. Вошел командир инженерной части – он только что прибыл из
– Где ваши части?
– Одна рота находится в двух километрах отсюда, а другая прибудет после полудня.
Две инженерные роты это, конечно, было лучше, чем вообще ничего. Я ожидал, что у Фабрициуса вырвется вздох облегчения, но ничего подобного не произошло.
Показывая на карту, он объяснил вновь прибывшему командиру ситуацию, которая сложилась на их участке фронта. Одна из его рот должна была прикрыть правый фланг батареи 88-миллиметровых зенитных орудий; другая должна была занять, казалось бы, никому не нужные позиции далее к югу, на берегу Сиваша, далеко от линии фронта. Командир посмотрел на Фабрициуса с изумлением.
– И что я там буду делать? – спросил он.
Фабрициус, с дружеской улыбкой на лице, продолжил:
– Я собираюсь пригласить к вам в гости русский десант завтра утром. Русские будут очень довольны, если вы встретите их как следует.
На рассвете следующего дня русские начали высадку именно там, где начальник штаба приказал роте занять оборону. В течение нескольких предыдущих ночей русские, с помощью немецких военнопленных, намостили гать через топь; поскольку она лежала на 30 сантиметров ниже уровня воды, днем ее не было видно. Фабрициус совершенно правильно понял значение ночных звуков, которые доносились до нас при сооружении гати.
Затем командир инженерной части спросил:
– Скажите мне, Фабрициус, на самом ли деле ситуация столь безнадежна, как кажется?
Но Фабрициус уклонился от прямого ответа и ударился в трехминутные объяснения о преимуществах позиций, которые поручено оборонять вновь прибывшему командиру. Он отработал свое мастерство до совершенства – подчеркнул некоторые наши тактические преимущества, показал их с важным видом на карте, и инженер ушел, убежденный в том, что все не так уж и плохо.
Эта же самая сцена повторялась еще три раза в течение последующих нескольких минут, когда в комнату заходили командиры других частей. Совершенно непостижимым образом вконец измученный человек излучал уверенность, надежду и мужество, которые передавались другим. Офицер Генерального штаба всегда знает больше, чем командир фронтовой части. Во многих предыдущих случаях Фабрициус всегда мастерски разыгрывал подобные ситуации. «Если уж начальник штаба дивизии говорит…»
Но кто мог успокоить самого начальника штаба дивизии? Да и как успокоить человека, который знал истинное положение вещей?
В этот момент в комнату вошел командир дивизии. Он был весь заляпан грязью с головы до ног, так как всю ночь ползал вдоль Татарского вала, от одного командира батальона к другому. Спросил меня, как идет лечение раненых, и я уверил
– Ладно, по крайней мере, хоть с этим все хорошо! У меня хватает и других проблем. Однако подождите. Заходите ко мне. У меня осталось немного старого доброго бренди.
Он прекрасно знал, какое сейчас у людей было настроение, но мог меня спросить об этом только тогда, когда мы с ним остались наедине. Генерал взял меня под руку, и мы вошли в соседнюю маленькую комнату, в которой он жил. Затем разлил бренди по стаканам.
– Итак, доктор. В полевом хирургическом госпитале вы всегда прекрасно знаете, какая сложилась ситуация. Какие настроения сейчас преобладают в войсках?
Я сел прямо напротив него, смотря ему в лицо, точно так же, как передо мной прошлой ночью сидел лейтенант Иохим. Но было и одно отличие: мне на самом деле была нужна точная информация, а генералу нет. Он и так уже все прекрасно знал. Все, что ему было необходимо, – самому обрести покой, хотя сам все время только тем и занимался, что успокаивал остальных.
Итак, я поведал ему о том, что пехотинцы крайне недовольны отсутствием артиллерийской поддержки и плохим питанием, но их воля к сопротивлению непоколебима. Это было не совсем верно. Но вероятно, даже у генерала есть пределы возможностей, и, несмотря на все трудности, у него в душе должна теплиться хоть искорка надежды. Генерал отреагировал на мой рассказ именно так, как я напрасно ожидал от Фабрициуса, – у него вырвался вздох облегчения.
– Это первые хорошие новости, которые я получил за последние три дня. Давай еще выпьем по стаканчику.
Вероятно, я должен был испытывать чувство стыда. Но я получил свою выпивку точно так же, как доктор получает деньги от пациента за совет принимать лекарства в строго назначенное время, хотя точно знает, что тот, скорее всего, умрет на следующий день.
– Командиры рот сообщают, что участились случаи самострелов. Вам приходилось их видеть?
– Только один раз.
– Вы написали об этом рапорт?
Если вы уже начали врать, то врите до конца.
Это была дьявольская месть за то, что я полез не в свои дела. Я решил рискнуть:
– Нет, герр генерал, я не написал рапорт.
– Почему?
– Это был молодой крестьянский парень, который только за три дня до того прибыл на фронт из запасного батальона. У него было просто временное умопомешательство. Он сам не понимал, что он делает. Я не хотел, чтобы вышестоящий начальник поставил свою подпись под его смертным приговором.
Этим вышестоящим начальником был не кто иной, как сам генерал. Он улыбнулся:
– А ты, оказывается, хитрец. Ладно, будем считать, что я ничего об этом не знаю.
Затем я поведал генералу замечательную историю о сельскохозяйственном администраторе. Я принес с собой несколько жареных цыплят.
Фабрициус опять занял свою излюбленную позицию на столе для карт и уставился на деревенскую улицу. Я сел напротив него и указал на разрушенный завод:
– Прекрасный вид из окна.
Фабрициус задумчиво взял в руки связку гранат, кто-нибудь другой точно так же мог бы взять в руки фрагмент скульптуры, чтобы лучше ее рассмотреть. Он вынул запал и поиграл с кольцом, которое сразу же выскочило.