Невидимый фронт Второй мировой. Мифы и реальность

Соколов Борис Вадимович

Неизвестно также, была ли освобождена жена Миколы Лебедя Дарья Гнаткивьска, и если да, то связано ли было это освобождение с обменом на «бумаги Зиберта», которые теперь для немцев, в сущности, представляли лишь исторический интерес. Известно только, что судьба некоторых лиц, которых бандеровцы просили освободить вместе с женой Лебедя, была печальна. Степан Рогуля был расстрелян уже 17 апреля 1944 года, через 15 дней после телеграммы Витиски с просьбой об их освобождении. Жену Степана Анастасию освободили 14 марта, еще до всех событий, связанных предлагавшимся обменом бумаг на людей, а дочь Софию отправили в Равенсбрюк.

Сложно также понять, по какую сторону фронта нашел свой конец Николай Кузнецов. Гриньох в первом сообщении

утверждал, что это произошло на советской стороне и что было пленено 3 или 4 агента. Не исключено, что действительно с Зибертом было в тот момент не два, а три спутника. Дело в том, что в еврейском партизанском отряде, где несколько дней укрывались Кузнецов, Белов и Каминский, им дали проводника Самуила Эрлиха, который должен был довести разведчиков до линии фронта. Однако этот человек пропал без вести. Не исключено, что, доведя Кузнецова с товарищами до передовых позиций советских войск, решил вернуться к своим подо Львов и на обратном пути был убит либо немцами, либо бандеровцами. Но возможен и другой вариант: Эрлих находился со своими спутниками до самого конца и вместе с ними был убит бойцами УПА. Но, поскольку у проводника не было с собой никаких документов, сообщать о нем немцам просто не стали.

О том, что Зиберт и его соратники могли погибнуть уже в расположении советских войск, свидетельствует как будто и предположение бывшего начальника разведки в отряде Медведева Александра Лукина, высказанное в беседе с Теодором Гладковым со ссылкой на некий анонимный источник: Кузнецов наткнулся на отряд бандеровцев, переодетых в форму Красной армии. Такая форма могла пригодиться им только на территории, занятой советскими войсками. Вообще, нет ничего невероятного в том, что Зиберт попал в руки украинских партизан уже на земле, освобожденной Красной армией. В лесистых предгорьях Карпат сплошного фронта не было, и в разрывах между советскими частями вполне могли действовать отряды бандеровцев в красноармейской форме. В немецком тылу щеголять в советской военной форме им не было никакого смысла. Это только бы увеличило риск неожиданного столкновения с подразделениями вермахта.

Если допустить, что Кузнецов, Каминский и Белов попали в плен к отряду УПА, бойцы и командиры которого были одеты в советскую военную форму, то это допущение может объяснить появление письменного отчета «Пуха», адресованного «генералу Ф.» – начальнику 2-го контрразведывательного главного управления НКГБ П. Федотову. под его началом Николай Иванович работал в Москве. Предположим, что сначала Кузнецов принял бандеровцев за своих и по просьбе командира написал письменный отчет для передачи в вышестоящий штаб, чтобы доказать, что никакой он не офицер вермахта, а советский разведчик. Но бумага эта неизбежно попала бы на глаза людям непосвященным, которым к тому же Николай Иванович не вполне доверял. И он подписал отчет псевдонимом, не раскрыл и псевдонимов своих товарищей. Правда, может быть, один из них, Иван Белов, назвал свое подлинное имя, которое и попало в телеграмму Витиски, но уже как псевдоним. Вряд ли командир небольшого отряда УПА был посвящен в сложную игру своего руководства, стремившегося за необходимую немцам информацию выкупить своих арестованных товарищей. Тащить с собой Зиберта и его спутников через линию фронта обратно в немецкий тыл было делом сложным и рискованным. Обремененный пленниками отряд легко мог стать добычей какого-нибудь крупного советского или германского подразделения. Поэтому неизвестный нам командир повстанцев предпочел расстрелять Кузнецова, Белова и Каминского. Не исключено, что прежде он доложил наверх, что захватил трех советских разведчиков, и поэтому Гриньох, когда беседовал с немецким «референтом-осведомителем», думал, что пленники еще живы.

Но возможен и другой вариант. Кузнецов, стремясь оставить в истории память о своих делах, написал отчет, опасаясь, что может погибнуть в стычке с немцами, бандеровцами или даже от пуль своих при переходе через линию фронта. Это желание было сильнее, чем чувство страха: отчет при встрече с немецким патрулем представлял весомую улику, которая могла стоить жизни всем троим разведчикам-террористам. Но не исключено, что группа Кузнецова погибла еще на неприятельской стороне фронта, когда бойцы УПА приняли их за немцев и уничтожили в коротком бою. Написанный же «Пухом» доклад, найденный на теле Зиберта, помог бандеровцам понять, что это были советские агенты.

Загадкой остается и то, почему в немецких документах, основанных на данных украинской стороны, говорится, что погибший Зиберт был обер-лейтенантом. Ведь к тому времени Медведев уже «произвел» Кузнецова в гауптманы, о чем была сделана запись в его «зольдбухе» (удостоверении личности). Некоторые историки выдвигают версию, что «зольдбух» остался в руках убитого майора Кантера и представители УПА располагали лишь его водительскими правами, где Кузнецов-Зиберт был снят в форме обер-лейтенанта. Однако можно допустить, что «зольдбух» у разведчика все же сохранился до конца, но украинцы не стали особо разбираться с документами на немецком и ограничились просмотром только водительских прав, посмертно «разжаловав» Зиберта в обер-лейтенанты.

Так или иначе, но все сведения о времени и месте гибели Кузнецова, Каминского и Белова на сегодня сводятся к следующему. Они нашли свою смерть 2 марта 1944 года где-то у деревни Белгородка, в районе Вербы, на Волыни, причем эта территория, скорее всего, уже находилась по советскую сторону фронта. Других данных из телеграммы Витиски и сообщения Паппе не извлечь. Сомневаюсь, что когда-нибудь найдется действительно могила Кузнецова. Но после публикации книги Медведева Зиберт стал поистине легендарным героем, растиражированным официальной пропагандой. Такому герою обязательно требовалась смерть столь же героическая, как жизнь, и могила, на которую по праздникам пионеры будут возлагать цветы.

Смерть и могилу Кузнецову придумал его соратник Николай Владимирович Струтинский. Вот что он пишет в документальной повести «Подвиг»:

«…С чего начать? Чем руководствоваться в поисках места гибели Кузнецова?

Мы побывали во многих селах и на хуторах Волыни и Ровещины, где в свое время проходила линия фронта, подолгу беседовали с местными жителями. Но, к сожалению, не могли уцепиться за какую-либо существенную деталь. Тогда мы сосредоточили поиски на Львовской области… Особенно внимательно относились ко всему, касавшемуся боевых действий партизан в направлениях к Золочеву, Бродам, в районах Пеняцкого и Ганачивского лесов, разыскали бывших участников националистических банд, действовавших в этих лесах. Дополнительно изучили известный маршрут Кузнецова из Львова до села Куровичи».

Кто ищет, тот всегда найдет. Николай Владимирович продолжает: «Увлеченные, мы не заметили, как из орешника вышел старик, лет семидесяти пяти, одетый просто, но чисто. На нем была грубая суконная куртка, серые из плотного материала штаны, заправленные в высокие голенища сапог. На голове, несмотря на теплую погоду, красовалась островерхая баранья шапка. Проходя мимо меня и Жоржа (брата Н. В. Струтинского, тоже сражавшегося в отряде Медведева. – Б. С.), расположившихся под деревом, старик слегка коснулся рукой головного убора и сухо поздоровался.

– Куда, отец, спешишь? – окликнул его брат.

Старик остановился. Я принес из машины фуфайку, положил ее на землю и пригласил незнакомца сесть. Жорж налил в пластмассовую стопку вина и подал ее крестьянину. Тот вначале колебался, но потом качнул головой:

– За ваше здоровье, сынки! – и одобрительно протянул: – Смачна штука!

Мы почувствовали: старик хочет завязать беседу, но прикидывает, стоит ли. Как человек, много повидавший на свете и плохого, и хорошего, он был осторожен и только задавал вопросы».