Шрифт:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. У входа в Долину
Москва, больница скорой медицинской помощи, палата реанимации, 16 июня 2013г., 14:30
Слабый свет едва пробивается сквозь сомкнутые веки. Густой молочный туман, без знаков, без символов, без солнца, висит перед ним плотной пеленой. Вязкое, зыбкое марево. Он ведет глазами по сторонам, надеясь обнаружить людей, человеческие контуры, размытые тусклым светом, но ничего и никого не обнаруживает, даже
«Где я? – мелькает в его мозгу. – Где, в каком месте?»
Молочный туман вдруг темнеет по краям, постепенно сужая белесое пространство, набухает чернильным сумраком, как промокашка, упавшая на кляксу и острое чувство тревоги, захлестывает сознание, заставляет сжаться сердце от нехорошего предчувствия. Он пристально всматривается в наступившую кромешную тьму, надеясь найти в этой непроницаемой мгле хотя бы крохотное пятно огонька, едва видимую светлую точку. Но тщетно. Вдруг чернильное облако начинает медленно расползаться по сторонам, разлезаться клочками, открывая перед ним темную безлюдную долину, пустое голое пространство…
И вот он стоит на небольшой возвышенности, смотрит сверху вниз. Поднявшийся ветер треплет волосы, рвет одежду, но ему не холодно, а зябко, будто сырая ночная мгла пробирает насквозь до костей. Здесь нет сырости, нет тепла, нет холода. С удивлением он отмечает про себя, что здесь ничего нет, только сумрак и неизвестность.
Впереди лежит черная, отсвечивающая антрацитным блеском дорога, она упирается в серое небо. Вокруг темная сухая земля: ни травы, ни деревца, ни воды. До слуха долетает завывание ветра. Или это не ветер, а плач заброшенных душ, летающих под небесами?
«Неужели это? Это…» Он хочет мысленно назвать место, облечь в слова свою догадку, но боится произнесенного слова, боится даже образа, приходящего на ум. И все же слова находятся: «Это ведь библейская Долина смертной тени!»
Он стоит, не зная, что делать, куда идти. И стоит ли вообще идти? Но затем, из ниоткуда, возникает мысль, которая распарывает острым жалом его трепещущую от страха плоть: «Мне надо пройти по ней. Мне надо пройти по долине!»
Сознание его меркнет, он отключается, снова приходит в себя и вновь проваливается в беспамятство.
– Давно он в отключке?
Этот вопрос озвучил мужчина лет пятидесяти, подтянутый, спортивного вида, навестивший беспамятного больного в палате.
– Почти неделю, – ответил врач, вялый и апатичный молодой парень. Насмотревшись на циничного и бесцеремонного героя сериала «Доктор Хаус», местный эскулап ходил по палате в мятой рубашке серого грязного цвета, джинсах и кроссовках, правда, все-таки в больничном халате. Халат болтался у него на плечах внакидку, норовя то и дело, соскользнуть вниз на потертый в отдельных местах линолеумный пол.
– Никто им не интересовался?
– Вроде нет! – пожал плечами врач. – А кто-то должен? У него есть родственники?
Мужчина-посетитель невольно скользнул взглядом по лицу, лежавшего без сознания пациента.
– Родственники есть! Я родственник! – он усмехнулся. – Скажите примерно, когда он все-таки очнется, когда придет в себя?
– Тут прогнозы давать сложно, пациент нестабилен, давление скачет. Держим его пока на лекарствах.
Молодой доктор, посчитав, что разговор окончен и пора вернутся к другим делам, хотел уже выйти из палаты, но мужчина вдруг твердой рукой схватил его за халат и тот, заскользив по худым плечам медика, свалился на пол.
– Этот парень нам очень нужен, – вежливо, но в то же время веско произнес мужчина. Он аккуратно поднял халат, накинул его на плечи парня. – Я прошу вас, сделайте все возможное! Вы меня поняли?
– Понял, как не понять! – ответил врач и зябко повел плечами.
Едва человек, навещавший больного, вышел, в то же мгновение в палате оказалась пожилая медсестра, словно ждала за дверью своей очереди.
– Вадим Андреевич, а это кто? Родственник что ли?
– Дядя его! – саркастично заметил доктор. – Парень-то не простой лежит у нас, в ФСБ служит. А этот, что приходил, его начальник.
– А-а! – понимающе протянула медсестра и подошла к больному поправить подушку. У кровати она обернулась. – А что с ним такое? Ну, что случилось-то?
– Говорят теракт. Впрочем, не знаю, врать не буду!
– Странно! И почему его к нам положили? Я слышала, у них свой госпиталь есть.
Молодой медик пожал плечами.
– Наверное, здесь ближе. Вы посидите с ним?
– Да, – медсестра озабоченно кивнула головой, – присмотрю!
Вадим Андреевич, наконец, пошел из палаты, невольно чувствуя в душе облегчение, точно до этого был заложником, а теперь внезапно получил свободу. Уже в больничном коридоре он столкнулся с двумя мужчинами, крепкими и молчаливыми, стоявшими у входа с настороженными лицами. Доктор все не мог привыкнуть, что нового пациента охраняют.
Сознание вновь возвращается. Он видит себя, он на улице. Теплый солнечный день, праздная толпа течет вместе с ним по тротуарам. Люди улыбаются в хорошем настроении, ведут за руки детей, покупают мороженое. Он улыбается в ответ, у него тоже отличное настроение.
Вот небольшой сквер. Там гуляют собачники, у которых собаки рвутся с поводков в надежде заполучить долгожданную уличную свободу. Молодые мамы неторопливо катят коляски с младенцами. Стайками проплывают мимо молодые люди и девушки – в компании веселиться лучше. Раздается их громкий смех.
Он понимает, что сегодня выходной день – суббота или воскресенье и многие вышли погулять. На нем куртка, скрывающая пистолет в наплечной кобуре. Откуда у него оружие? Кто он? Усилия памяти не приносят результата, он ничего не помнит.
– Дима, это ты? – знакомый голос раздается сбоку, из сквера.
К нему подходит девушка, лицо ее смутно знакомо. Кто она? Откуда его знает?
Сквозь листву бьют яркие лучи солнца, ослепляя глаза, и он прикрывает ладонью лицо. Это… Нет, он не помнит! А девушка, как само собой разумеющееся, берет его под руку, идет вместе с ним по шумной улице. Ее рука невольно касается оружейной кобуры под курткой. Синие глаза девушки настороженно темнеют, губы плотно смыкаются. От хорошего настроения не остается и следа.