Солнечный ветер. Книга четвертая. Наследие

Ты долго блуждал в поисках счастливой жизни и не нашел ее ни в аргументах философии, ни в богатстве, ни в славе, ни в удовольствиях – нигде. Но тогда, где же она? Она достигается, когда человек совершает поступки, понимая разницу между добром и злом… Все что содействует справедливости, благоразумию, мужеству, и свободе является добром для человека. А все что противодействует этому можно назвать злом.

Марк Аврелий1

В книге использованы тексты из писем Марка Аврелия, Элия Аристида, Герода Аттика,

Часть первая. ГРАЖДАНИН МИРА

Таврийские беседы

«– Мне представляется, что смерть есть зло.

– Для кого? Для тех, кто умер, или для тех, кому предстоит умереть?

– И для тех, и для других.

– Если смерть – зло, то она – и несчастье?

– Конечно.

– Стало быть, несчастны и те, кто уже умер, и те, кому это еще предстоит?

– Думаю, что так.

– Стало быть, все люди несчастны?

– Все без исключения».2

Император Марк Аврелий Антонин отложил в сторону философский трактат Цицерона «О презрении к смерти», посвященный Марку Бруту – убийце Юлия Цезаря.

«Что остается после нас? – размышлял он. – Что останется после меня? Будет ли это гниющая плоть или никому не нужный, кроме родственников, пепел, помещенный в сосуд? Будут ли это труды, которые останутся в веках и, глядя на которые скажут, что это сделал такой-то. А может все исчезнет в бездне времени, как уже безвозвратно пропадало многое?»

Он много раз сталкивался со смертью, а потому мысли о ней приходили в его голову довольно часто. Сократ писал, что мысль – это речь души, разговаривающей сама с собой. И душа Марка беседовала с ним, объясняла, примиряла со смертью, выражала сочувствие телу, которое было тленным.

Он пытался вывести для себя некие правила смерти, общие закономерности: кто должен бояться ее и может ли она бояться кого-то. В голову приходили разные выводы.

Например, смерть по вине неотвратимого рока или суровых превратностей войны часто уносила в царство Плутона посторонних для него людей. Сколько пленных ему пришлось казнить из числа германцев, сарматов, других варварских народов. А сколько еще предстоит в случае их непокорности? Если закрыть глаза, то эти картины встанут перед ним как живые: недобитые раненные варвары, лежащие на поле боя, вереницы врагов со связанными за спиной руками, покорно бредущие к месту казни. Пока они живы их лица раздирает страх и ярость, отчаяние или горе. Но это пока, ибо скоро меч легионера отделит их голову от туловища.

Наверное, боги не просто так заставляли Марка пройти через это испытание – испытание кровью, – иногда высот человечности невозможно достичь, если к ней не принуждать других.

Наряду с врагами смерти были подвержены и не чуждые ему люди. Близкие и далекие родственники, дети, знакомые и наставники – все они ушли к богам, напоминая о себе болезненными проблесками памяти. Многих он упомянул в своих записях, отдал должное, пусть и посмертно: мать Домиция, сестра Корнифиция, приемный отец Антонин, Диогнет, Аполлоний, Секст, Фронтон… Этот список, мартиролог дорогих ему людей, казался внушительным и с каждым годом только увеличивался. Теперь же к нему добавилась и жена.

И тут вдруг ему явилась мысль о том, что смерть этих людей всегда приводила к переменам, последствия которых просчитать было трудно. Хорошие они, эти перемены, или плохие, ответ знали лишь боги, а они не всегда делились с людьми своими знаниями.

Император Антонин, его младший брат Луций Вер, Фаустина – все они умерли, когда он, Марк, находился рядом. Кончина приемного отца, открыла дорогу к императорской власти. Преждевременный уход на небо брата Луция оказался предвестием тяжелых испытаний. Именно тогда Марку пришлось вступить в войну с объединенными германскими племенами. Наконец, неожиданная смерть Фаустины словно порвала в клочья свиток предательства, подписанный именами тех людей, кому он безраздельно доверял.

Власть, война и измена. Казалось, что для правителя такой огромной державы как римская империя, только эти вещи важны, только им он должен посвящать свои ежедневные заботы. А вместо этого Марк занимался простыми людьми, помогал им, добивался для них справедливости. Наивный человек! Разве кто-нибудь оценит это.

Его мысли вернулись к Фаустине. Если смерть – зло, несчастье для одного человека, как писал Цицерон, то ее смерть выглядела несчастьем вселенского масштаба. Женщина, с которой он провел больше тридцати лет, рожавшая ему детей и хоронившая их вместе с ним, имела свои слабости, изменяла с другими мужчинами и в постели, и в политике – об Авидии Кассии ему точно известно, – теперь тоже ушла к богам.

И все же, смерть не является несчастьем, как это доказал сам Цицерон. Она естественное явление, созданное природой, такое же неизменное, как и рождение. И скорбь здесь уместна как дань традиции, как расставание с укладом жизни, в котором жена всегда присутствует. Но привычки меняются, многие остаются в прошлом. Так же в прошлом останется и Фаустина. Именно поэтому он, Марк Антонин, не будет скорбеть чрезмерно, не станет считать себя несчастным, покинутым мужем, оставшимся одним в этом бренном мире. Он ведь и так давно одинок.

Он обращается к самому себе, успокаивает, увещевает. И все же сердце щемит.

Они едут через Киликию в Тарс, по нагретой солнцем дороге. Легкий бриз, долетающий за сотни миль от берега моря, не слишком облегчает их путь. Они часто останавливаются, поят лошадей, сами пьют охлажденную воду. Марк выходит из своей повозки вместе со всеми, чтобы напиться, хотя слуги и так приносят ему воду в небольших кувшинах. Он трогает горячую шелковистую кожу лошадей ощущает их запах и, как ни странно, немного успокаивается. Эти животные как будто на одно мгновение переносят его назад, в молодость, когда он скакал вместе с Сеем Фусцианом, спасаясь от пастухов. Их тогда приняли за разбойников и чуть было не закидали остро заточенными деревянными посохами. Неповоротливый увалень Фусциан принял удар одного из них на себя. Хорошо, что тот попал в него на излете и ударил плашмя. А потом они мчались навстречу ветру, хохотали, кровь бурлила во всем теле и все казалось им нипочем.

Он оглядывается назад, задумчиво смотрит вдаль, где за горизонтом скрылась Галала – маленький городок у подножья Тавра. Там был произведен обряд преданию огню тела его жены Фаустины, ее пепел в погребальном сосуде отправили в Рим, в усыпальницу Адриана, где похоронят рядом с прахом родителей – императором Антонином и Фаустиной Старшей и их с Марком детей. Вот только назад в Рим свой путь она проделает одна, без него.

«Когда наступает время, и боги призывают нас, приходиться совершать этот путь в одиночестве», – подводит итог он некоторым мыслям.