Солнечный ветер. Книга четвертая. Наследие
Шрифт:
Это непросто для тех, кто вовремя не подготовил себя к смерти, а Фаустина была к ней готова. Он в этом уверен и потому спокоен за нее.
Марка сопровождает многочисленная свита, однако среди спутников не хватает Юния Ру-стика, философа-стоика, познакомившего его с Эпиктетом. В прошлом с этим человеком Марк вел долгие и умные беседы. Рустик тоже ушел к богам, пополнив собой печальный мартиролог. С ним, с Рустиком, он бы мог обсудить Тускуланские беседы Цицерона, разобраться в устремлениях души, не боящейся смерти. Впрочем, такой разговор может состояться и без физического присутствия старого друга,
Марк выглянул из императорской повозки. Часть его свиты во главе наместником Каппадокии Аннием Антонином обозревала живописные окрестности. Среди них были начальники двух канцелярий: латинской Тарутений Патерн и греческой Александр Пелопатон. Неподалеку от этой группы ехал Помпеян вместе с братьями Квинтилиями, Максимом и Кондианом. Те с упоением рассказывали об исторических местах, через которые следовал кортеж императора.
«Ничего, потом повторят для меня, – думает Марк, – или Помпеян перескажет. В его характере скрыто детское любопытство к приключениям. А я? Не становлюсь ли слишком старым для них?»
Он спрашивает себя, однако решает не пускаться во внутренний спор, который ни к чему не приведет. Его душевное состояние, сейчас, после смерти Фаустины, кажется смятенным, неустойчивым. Только твердость и мужество стоика, закаленность сердца многочисленными потерями поможет выдержать и это испытание.
Он отодвинулся вглубь повозки, задернул легкую шторку из мягкой ткани, создающей внутри спасительную тень от солнца. Взгляд его упал на рукопись Цицерона, когда же он поднял глаза, то обнаружил сидящим напротив Юния Рустика, Тот совсем не походил на покойника, которого сожгли и чьи кости обмыли в вине. Лицо его казалось живым, чуть розовым, борода блестела, словно была умащена благоухающими маслами и хорошо расчесана умелым брадобреем. Так он выглядел, когда Марк только назначил его префектом Рима.
«Это ты, друг?» – вздрогнув от неожиданности, спрашивает он.
«Конечно я, – отвечает Рустик хорошо узнаваемым, низким голосом. – А кого ты ожидал увидеть? Надеюсь, не Цицерона?»
Юний Рустик шутит, глаза его смеются. Ах, старый друг, Марк уже начал забывать его шутки.
«Нет, я хотел говорить именно с тобой, – отвечает Марк. – Видишь, что я читаю?»
«Тускуланские беседы. Полезное чтение, когда тебя окружают мертвецы».
«Пожалуй ты прав, но в беседах о душе не имеет значения с кем разговаривать: с живыми или мертвыми, ведь душа становится бессмертной и ее уносит солнечный ветер в огненную первостихию».
«Ты говоришь, как Цицерон, а не основатель стои Зенон. Ибо, что утверждают стоики? Они поясняют, что душа долговечна, но не бессмертна».
«Значит я неправильный стоик», – теперь уже шутит Марк, чувствуя, что этот разговор отвлекает его, заставляет забывать о горестях сегодняшнего дня.
«Нашу с тобой беседу на дороге, неподалеку от Таврийских гор вполне можно назвать Таврийскими, а не Тускуланскими беседами», – продолжает Юний Рустик и будто живой человек, трогает полог повозки, отодвигает его, впуская вечерний воздух внутрь вместе со светом факелов, которые несут слуги. Марк и не заметил, что уже стемнело. А ведь совсем недавно он видел Помпеяна с Квинтилиями, сидящими на конях, освещенными яркими лучами солнца, теперь же стало почти темно. Время пролетело незаметно, как будто Рустик, ускорил его своим явлением, превратил часы в минуты.
Время нам неподвластно, думает Марк, но оно неподвластно и покойникам. «Я вижу Юния таким каким он сохранился в моей голове, моя память воскресила его. Или он разговаривает со мной на самом деле?»
Марк поднимает глаза, но видит, что в повозке он сидит один, без Рустика. Он протягивает руку к чаше с териаком, в которой вместе с травами и настойками намешан маковый сок. Это сок успокаивает, дает возможность погрузиться в грезы, когда донимает надоедливая боль в желудке. Умелый и энергичный лекарь Гален3 долго приискивал для него подходящую порцию пока не подобрал ту, которая позволяла не спать во время военных советов, когда император должен бодрствовать.
Слуги поставили внутри масляный светильник, его пламя колеблется, растекаясь бликами по пологу во время движения. В желудке опять возникает сосущая боль и Марк вновь отпивает из чаши териак. Немного, всего один глоток. Скоро будет Тарс, где императора ожидает ночлег, но перед этим встретят жители с городским советом. Опять его ждет неуместная пышность и парадное шествие, льстивые славословия, угодливые физиономии. Этого избежать не удастся – таков установленный ритуал, который требуется неукоснительно соблюдать и каждый городской совет его с удовольствием исполняет.
Где же были все эти люди, когда несколько месяцев назад Авидий Кассий поднял мятеж? Наверное, также угодливо улыбались и славословили смутьяна. Восток в этом отношении всегда подавал пример Западу.
Он смотрит впереди себя и вдруг вновь видит Рустика, но теперь Марк готов к продолжению разговора.
«Таврийские беседы – это ты хорошо придумал, старый друг! – замечает он, чуть при-крыв глаза, чтобы Рустик, ставший бесполым духом, не узрел в них разочарование философа в людях, не узрел полыхавшее в глубине его взгляда зарево недавнего мятежа. – Мне приятно с тобой проводить время, потому что ты жил, как подлинный философ. В тебе я чувствую собрата».
«Платон4 говорил, вся жизнь философа есть подготовка к смерти. Этим я и занимался, старался отдалять душу от тела. А теперь посмотри на меня!»
Рустик протянул руку к Марку, словно хотел коснуться его голого плеча – в жаркое время Марк ехал, обернувшись лишь в одну тогу, без туники. Так делали старые сенаторы патрицианских родов. Рука Юния дотянулась до него, но не коснулась. Только легкое дуновенье ветра ощутил Марк, как будто ветер чуть-чуть погладил листья.
«Я тебя чувствую, – замечает он удивленно, ибо все знали, что покойников можно видеть в пространстве, но не ощущать. – Я тебя чувствую!»
Он повторяет эти слова, будто желая продолжить давний спор с Рустиком. Возможно, это был спор о том, разлагаются ли души на атомы, после того как покинут тело. Так утверждал Демокрит и его ученики. Теперь жизнь убедительно доказала правоту Марка – души не разлагаются, они цельны и неразделимы и сидящий напротив Юний зримое свидетельство этому.
Хотя, если вспомнить подробности того разговора, то окажется, что Рустик вовсе и не был последователем Демокрита. Он как обычно поддевал Марка, хотел раззадорить его, услышать веские аргументы в пользу стоического видения посмертной трансформации души. Хотя, о чем они говорили? «Я знаю, что ничего не знаю» – золотыми буквами начертаны слова Сократа над дверьми любого философского храма. Стоики тоже не исключение. Их взгляды на посмертное существование души менялись не раз.