Невидимый
Шрифт:
Несчастье произошло вот как. Отец — как и много раз до того — собрался ночью, в час пополуночи, с возом товаров в Рогозец. На Гампашском холме — это примерно в получасе езды от Есенице — лошади чего-то испугались, сильно дернули, отчего сорвался большой тяжелый ящик с мылом и свалился на голову отцу, который сидел, подремывая, на задке телеги. Теперь представьте: глухая ночь, матушка, проводив отца, только что заснула каким-то тяжелым сном, — короче, она никак не могла сообразить, почему телега снова оказалась у дома. Скорее всего подумала, что отец еще не уезжал. И в таком полусонном состоянии беременная женщина, и без того несколько нервная, видит, как вносят мужа с размозженным черепом. Да еще возчик бормочет что-то о белой фигуре на дороге,
Тут мне следовало изобразить взволнованность. Я встал с кресла и принялся молча расхаживать по комнате. По-моему, такой прием выглядит убедительнее прочих. Хайн тоже поднялся, то ли взяв пример с меня, то ли просто потому, что сидящему труднее разговаривать с тем, кто ходит. Голос его дрожал от переживаний.
— Поймите меня, сударь: я любил учиться и безгранично обожал родителей. Я был так молод, а на меня свалилось сразу три тяжелых удара: смерть отца, безумие матери, необходимость бросить училище и взять дело в свои руки… Нелегко было справиться со всем этим! Я тоже едва не лишился рассудка. Когда мое первое страшное горе несколько притупилось, тут-то и начались настоящие беды. Производство и торговля требовали опытной руки, а я был зеленым юнцом…
Дней через десять после несчастья безумная мать моя родила сына. Возникли новые заботы: мать и видеть не желала ребенка. По каким-то причинам она его невзлюбила. Отказывалась его кормить. Пришлось искать кормилицу. Вы не представляете, друг мой, что я перенес! Поведение матери было невыносимым. Она то впадала в буйство, то стонала дни и ночи напролет… Окровавленное лицо отца не выходило у нее из головы. Поверьте, я мог бы по пальцам пересчитать часы, когда мне удавалось уснуть. Я всерьез помышлял о самоубийстве. Жизнь уже не привлекала меня. Что ожидало меня в будущем? Вечная усталость, бесконечная печаль, безрадостная работа… II тут, в такой беде, нежданная, без предуведомления, как ангел с неба, явилась тетя Каролина.
Простите мне некоторое отступление, без него рассказ мой будет не полон. Отец и тетя, — я уже упоминал об этом, — были единственными детьми у деда и очень любили друг друга. Нечто вроде разрыва между ними произошло лишь когда отец женился против воли своей сестры. Деда и бабушки к тому времени уже не было в живых, и тетя Каролина жила в доме брата. Она всеми силами, всем своим влиянием противилась этому браку, потому что матушка моя была бесприданница. Когда же отец все-таки женился, тетя уехала в Вену к своей тетке, сестре нашего деда, и долго жила там веселой жизнью, окруженная поклонниками и предаваясь развлечениям. Ее доля наследства была довольно значительна, она могла себе многое позволить. К ней не раз сватались, но ее требования к будущему супругу превосходили желание выйти замуж. Она появилась в Есенице уже в таких годах, когда женщины прощаются с молодостью.
В один прекрасный день она вышла из коляски у нашего дома на площади — красивая, стройная, вся в драгоценностях, раздушенная, с вуалеткой на глазах, — а я стоял перед ней, пряча за спиной руки, испачканные мылом, которое я резал, и ошеломленно взирал на это волшебное видение. Она поцеловала меня в лоб, расплатилась с кучером, вынув деньги из мешочка, расшитого бисером, и, к моему глубочайшему изумлению, объявила, что останется здесь, пока я не справлюсь с самым трудным. Она сделала гораздо больше, чем тогда обязалась. Она осталась навсегда…
Я промямлил вежливые фразы насчет того, что, мол, со стороны тети это действительно большая жертва. Молодая дама оставила приятную жизнь в столице и посвятила себя сироте-племяннику. Благородно явилась служить женщине, которая в известном смысле была ее соперницей…
— Да, но, видите ли… — смутившись, перебил меня Хайн. — Я еще не сказал вам, что настало время, когда меня поставили перед выбором: или тетя — или больная мать. Заклинаю вас, будьте теперь объективны, рассуждайте вместе со мной: тетя, женщина строгая, порядколюбивая, — и мать, совершенно безудержная, порой злая озорница. Она делала все, только бы нарушить заведенный тетей распорядок жизни, приличествующий барскому дому. Вечно выходили неприятности… И тетя сказала мне: «Или ты отправишь мать в дом умалишенных, где ей и место, или я брошу тебя одного». Да, так сказала она в один прекрасный день, едва я начал приходить в себя от горя. Поймите, друг мой, сделать первое было легче, хотя и кажется жестокостью. Нет, не думайте, что я слабовольный человек или что это было актом низкой мести со стороны тети. С разумной точки зрения это было даже желательно, и в самом деле — результат оказался превосходным. Как только матушку удалили, в доме наконец воцарилось полное спокойствие. Я мог теперь весь отдаться работе. Дело наше росло…
Я сам повез матушку в лечебницу — ах, это был один из самых тяжелых моментов в моей жизни! Она не согласилась бы поехать ни с кем, кроме меня, только мне она доверяла. Я повез ее под предлогом прогуляться в коляске. Как я лгал! Долгие годы потом я не мог вспоминать об этом без слез. На козлах рядом с кучером сидел один из моих рабочих — на всякий случай. Но такого случая не произошло, мать вела себя отлично. Радовалась прогулке, как маленькая. Хлопала в ладоши, бросала в прохожих косточки черешен…
Хайн помолчал. А я в это время думал, что ничуть не ошибся в милейшей тетушке. До чего остроумно свела она счеты с невесткой! Да, да, конечно, она ведь приняла на свои плечи все бремя домашнего хозяйства. Способствовала успеху племянника своими великосветскими манерами. Питала его честолюбие. Но — была ли это жертва? Вряд ли. Постарела, женихов больше не предвиделось, — как удобно найти приют у несовершеннолетнего племянника! Недурно она присосалась к мыловаренному заводу. Видно, и деньжонки поистратила на блестящую венскую жизнь. Но Хайн не мог прочитать подобный ход мыслей по моему лицу. Оно выражало чуть ли не благоговение.
— Ваша матушка долго еще прожила после этого? — тихо спросил я.
— Ах нет, — печально ответил Хайн. — Три года промучилась и умерла. Похоронили ее на здешнем кладбище. Соня сводит вас к ее могиле. Но скажите честно, мой рассказ вас не утомил? Не умею я рассказывать… Я слишком многословен. Еще раз прошу, скажите, только откровенно — вы не хотите спать?
Теперь-то уж я ни за что не согласился бы перенести продолжение на другой день.
— Стало быть, ваш брат получил в наследство болезнь вашей матушки? — осторожно стал я спрашивать. — И скоро это узналось?
— Видите ли, если смотреть с сегодняшней точки зрения, то должен сказать, что он всегда был со странностями. Но тогда мы считали его нормальным. У нас не было оснований думать иначе. Самое большее, что могло прийти нам в голову, — это смутное подозрение. В те времена еще и слыхом не слыхали о наследственности, не то что теперь.
— Значит, сначала он был, как все дети? — допытывался я.
— Да… Но, пожалуйста, имейте немножко терпения. Знаете, тетя Каролина все-таки не сумела подавить в себе психологию старой девы. При всем своем желании она плохо воспитывала Кирилла. Она перенесла на него всю свою потребность в романтической любви. Она тряслась над ним, баловала его, изнежила вконец. Ему не позволялось играть с другими детьми. Все время она, что называется, держала его у своей юбки. Одевала роскошно, так же как и сама одевалась. Спала с ним в одной кровати. Портила ему желудок сладостями. Несмотря на все это, Кирилл был задумчивым ребенком; а может, именно поэтому. У него были все мыслимые игрушки, но ему не хватало игр со сверстниками. Одинокий среди взрослых, он и забавлялся, как одинокий ребенок. Строил поезда из катушек, коробочек п чурочек. Тетя говорила, он будет изобретателем. В известном смысле бедняжка угадала…