Невинная для миллиардера
Шрифт:
— Вроде на две недели.
— Две недели — это долго.
Она наконец посмотрела мне прямо в глаза.
— У меня все расписано. Ты все это одобрил.
Я знал, что так оно и было, однако это не означало, что меня это не беспокоило. Две недели в Париже. Около нее постоянно будет тереться этот Евгений и еще черт знает кто. Нет, мне это не нравилось.
— Сейчас не лучшее время для поездки в Париж. У меня слишком много дел в Москве.
Она опустила голову, нахмурив
— Ясно, — осторожно сказала она. — Только я не понимаю, причем тут моя поездка и твои дела.
Я почувствовал, как у меня раздуваются ноздри, а виски начинают пульсировать.
Я не хотел, чтобы она уезжала. Когда это случилось? Наши жизни совершенно не зависят друг от друга.
Но я чувствовал то, что чувствовал. Ревнивый зуд под кожей. Пустая боль в животе. Мое состояние ухудшалось с каждой минутой.
— Где ты будешь жить в Париже? — спросил я.
— В квартире твоих родителей, — ответила она, наблюдая за мной. — Твой отец настоял, — добавила она.
Это уже что-то. Она не смогла бы чихнуть без того, чтобы кто-нибудь не доложил мне, что случилось. Хорошо.
Мы заказали еду, и нас снова окутала тишина. Я был полон решимости позволить ей заговорить первой.
Я пил и смотрел на ее лицо. Ее ресницы были такими густыми и длинными, что я пытался понять, искусственные они или настоящие. Обычно это было заметно, но с ней это было невозможно сказать наверняка.
— Если тебе был так нужен мой номер телефона, почему ты воспользовалась им?
Она отпила воды, собралась с духом и пристально посмотрела на меня.
— Ты хотел, чтобы я написала тебе?
— Зачем тебе понадобился мой номер? — возразил я вместо ответа.
Ее идеально ровные зубки прикусили пухлую нижнюю губу, она задумалась.
Я наклонился вперед, и рука, в которой не было бокала, снова схватила ее за колено. Я хотел, чтобы ее губы были ближе. Я хотел, чтобы она была ближе. Я поставил свой напиток и схватил ее за другое колено, притягивая ее к себе; мои руки скользнули выше по ее бедрам.
— Я хотела, чтобы он был у меня на всякий случай, — сказала она, затаив дыхание. Мои большие пальцы массировали самое мягкое место высоко на внутренней стороне ее бедер. — Я не про чрезвычайные ситуации, конечно. Я хочу иметь возможность позвонить тебе, если у меня будет такая необходимость. Я просто больше не хочу общаться через Агату. — Я скользнул одной рукой выше, в штанину ее маленького комбинезона. Мои пальцы дразнили кружево ее трусиков.
Она вцепилась в край стола, ее лицо вспыхнуло.
Принесли нашу еду, и мне пришлось убрать от нее руки и сесть прямо. Некоторое время я больше не смотрел на нее, сосредоточившись на
— Ты может писать мне, когда захочешь.
Она закончила жевать крошечный, грустный-прегрустный кусочек своей зелени, прежде чем ответить.
— Ты хочешь, чтобы я тебе написала?
Мне было не по себе от этой темы, но не настолько, чтобы молчать об этом.
— Да.
Некоторое время она просто смотрела на меня, забыв о еде. Я пристально смотрел в ответ.
Наконец она наклонилась вперед, приложив тыльную сторону ладони к моему лбу и нахмурив брови. Это заставило меня улыбнуться.
— Что ты делаешь? — спросил я ее.
— Проверяю, нет ли температуры.
— Думаешь, я заболел?
— Я просто пытаюсь найти разумное объяснение твоей внезапной доброте.
Я заметно поморщился, хотя ее реакция была вполне понятна. У меня не было оправдания тому, как я обращался с ней, и никакого объяснения, почему я так внезапно изменил свое отношение.
Вместо этого я отшутился.
— Ты умная для восемнадцатилетней девчонки, — поддразнил я ее. Во всяком случае, попытался.
— Девятнадцатилетней, — парировала она и вернулась к еде.
Я уставился на нее. Что это значило?
— Девятнадцатилетней?
Она не торопилась с ответом. Я нетерпеливо сжал зубы.
— Да. Я «такая умная для девятнадцатилетней девчонки», — наконец сказала она.
— Что? Когда тебе исполнилось девятнадцать?
— Около двадцати часов назад.
— У тебя сегодня день рождения? — Мой открытый рот отвис до пола. — Почему ты не сказала? — медленно спросил я ее.
— Я и не собиралась. Тебя это разве волнует?
Почему это привело меня в ярость? Я даже сам себя не мог понять.
Я был зол; но на кого? Я был готов разразиться гневной тирадой, но кого я мог винить, кроме себя?
Мне хотелось кричать. Я хотел выплеснуть всю свою ярость. Вместо этого я ответил ей со всей возможной вежливостью.
— Это волнует меня, потому что ты — моя жена.
Ее губы искривились в несчастной улыбке.
— Правда, Максим. Тебе нет необходимости притворяться, когда мы вдвоем. Я не хочу, чтобы ты что-то делал для меня из чувства долга. Я знаю, что твой отец заставил тебя пригласить меня сегодня на ужин, так что это все ради него, но тебе не нужно из кожи вон лезть ради меня. Если он спросит меня, я скажу ему, что ты сделал все, что должен был. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.
Каждое слово было колючкой, которая вонзалась мне под кожу.