Невинная для миллиардера
Шрифт:
Он был прав. Он не лгал мне. В этом не было необходимости. Я проделала всю эту работу за него.
Как только я начала влюбляться в него, я начала обманывать себя, и ему даже не пришлось произносить ни единого слова лжи. Это совсем не утешало.
— Мне, мать твою, все равно! — В моих словах было столько яда, что у него перехватило дыхание. — Ложь. Правда. Ничто из того, что ты мог сказать или сказал, не имеет никакого значения. Ты трахнул другую женщину после того, как трахнул меня. Ты трахнул ее. — Это было больнее всего. Нет. Не совсем. Больнее всего было то, что она носит его ребенка.
Мне больше нечего было сказать. Я попыталась выйти из комнаты, не сказав ни слова.
Он предпринял попытку остановить меня. В ту секунду, когда он схватил меня за руку, я закричала.
Он отпрянул.
— Не надо. Пожалуйста. Ты же не позволишь ей победить. Она только этого и добивается.
Мои глаза недобро прищурились, глядя на него. Только когда мое зрение затуманилось, я поняла, что слезы текут у меня из глаз.
— Позволю, — тихо сказала я ему, каждый слог вибрировал от моей ненависти. От моей боли. — Это всегда было ошибкой. — В моих словах было столько же нестерпимой боли, сколько и правды. — Все кончено. Я не собираюсь участвовать в этом фарсе.
— Пожалуйста, не делай этого, — сказал он.
Я колебалась. Даже после всего, что произошло, я, черт возьми, колебалась. Когда я поняла это, я так разозлилась, что закричала:
— Убирайся. Убирайся отсюда немедленно! Оставь меня в покое!!!
Глава 39
Кира
Жизнь — сложная штука, она то дает, то отбирает, то ободряюще похлопывает по плечу, то нападает со спины.
Я подала на развод, желая забыть все это как можно скорее. Это было и легче, и труднее, чем я могла надеяться.
Во всем этом даже было какое-то облегчение. Я этого не ожидала, но мне это было нужно.
Семья Макса всегда была добра ко мне, но после развода они стали еще добрее.
— Мы понимаем, почему тебе нужно это сделать, — сказала мне его мать. Она плакала. Это разбивало мне сердце. — Мы тебя не виним. Но, пожалуйста, никогда не стесняйся просить нас о чем-либо. Мы видим в тебе нашу дочь, независимо от того, замужем ты за нашим сыном или нет.
— Мы по-прежнему считаем тебя семьей, — грубовато сказал мне его отец. — Это не изменится. Твоя охрана останется с тобой. Ты слишком известна, чтобы даже думать о том, чтобы обойтись без телохранителя, после всего, что произошло... Это необходимая мера предосторожности.
Возможно, мне стоило протестовать против этой меры, но я этого не сделала. Я нуждалась в своей команде, как физически, так и морально.
— И ты можешь сказать «нет», конечно, это твой выбор, — сказала Диана Андреевна, — но мы хотели бы продолжить нашу еженедельную традицию ужинать по воскресеньям. С Максом мы будем встречаться в другой день, чтобы избежать каких-либо неудобств для вас обоих.
— И с нашей страны не будет никаких претензий из-за разорванного контракта, не переживай, — заверил меня его отец.
Я не знала,
— Кроме прочего, ты оставляешь за собой квартиру. — Твердый голос Павла Олеговича не терпел возражений. — Этот вопрос не подлежит обсуждению. Ты все еще Ольховская.
Я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами.
Предполагалось, что развод причинит сильную боль, и я приготовилась к ней, но никакая подготовка не помогла. На меня обрушились удары, которых я не ожидала. Это были медленно гноящиеся раны. Те, которым не позволили нормально зажить.
Я прекрасно понимала, что развод с тем, кто на самом деле никогда не хотел быть моим мужем, но и не желал отпускать меня, пройдет нелегко. Сначала Макс просто отказывался что-либо подписывать, утверждая, что он не давал согласия на развод. В итоге все свелось к нескольким странным условиям с его стороны. Они были настолько неожиданными и откровенно жестокими, что сначала я просто отмахнулась от них.
В конце концов, элементарно желая, чтобы все закончилось, я согласилась на два из них, просто чтобы заставить его подписать бумаги.
Одним из условий была часовая встреча с ним каждую неделю. Место и время были полностью на мое усмотрение. Ему было все равно, встретимся ли мы утром за завтраком, в обед или вечером. Он просто хотел, чтобы каждую неделю в течение целого года после развода я уделяла ему час своего времени.
Это была ерунда, достаточно маленькая, чтобы казаться почти рациональной, и достаточно большая, чтобы опустошить меня. Это было столь же несправедливо, сколь и неожиданно, и мой избалованный, самовлюбленный муж-дурак не хотел отказываться от этого. Только богатый человек мог выдвинуть такое возмутительное условие.
Второе — я должна была еще раз поговорить с ним до того, как он согласится на развод. Он хотел еще раз все выяснить лицом к лицу. Это было жестоко, но я была полна решимости пережить это с достоинством.
Мы встретились у него дома. К этому моменту я не видела его уже несколько месяцев.
Если бы могла, я бы наотрез отказалась находиться с ним в одной комнате, потому что знала, чем все закончится. Прогнозы были удручающими.
То, что было между нами, то, что проявлялось в мимолетных прикосновениях, удовольствии, вызывающих привыкание ощущениях, подняло свою уродливую голову, и это было хуже, чем даже бесконечные повторы этого в моей острой, как бритва, памяти.
Одна часть меня хотела этого. Хотела, чтобы время повернулось вспять и остановилось на том моменте, когда он нависает надо мной, его прерывистое дыхание касается моего лица, его плоть скользит по моей плоти. Хотела слышать его грубый голос, зовущий меня по имени.
Другая часть меня хотела, чтобы это исчезло. Хотела, чтобы это навсегда стерлось из моей памяти, как будто между нами никогда ничего не было. Хотела, чтобы мы с ним никогда не дышали одним воздухом.
Он был одет безукоризненно, ни один волосок не выбивался из прически. Я тоже была разодета. Кажется, расставание пошло нам на пользу.