Невиновных нет
Шрифт:
Объяснить начальству, почему до сих пор не нащупал контакт с Кнорре, я тогда не мог, не дали говорить, не слушали. Пытался внушить, что через парижское бюро "Экспорттехнохим", главой которого был, я заключил несколько выгодных государству контрактов. Но мне напомнили: "Экспорттехнохим" - всего лишь моя "крыша" и что здесь, в этом здании, я отчитываюсь за другую работу, а за уровень контрактов буду отчитываться перед другим моим московским начальством в "Экспорттехнохиме"...
Да, тогда в предпоследний раз я улетел в Париж мрачный и издерганный. Теперь же все иначе. Оглядевшись в Москве, наслушавшись
– "Ты хорошо подумал?" - спросила жена.
– "Хорошо и долго, - усмехнулся я.
– Не пропадем". В конверте лежал рапорт об отставке. Главный мотив состояние здоровья. Тут я не врал: в Париже донимала астма, дома чувствовал себя гораздо лучше. Но не это было истинной причиной, побудившей написать рапорт...
Сосед в джинсовом костюме очнулся, похлопал красными после сна глазами, шумно выдохнул, и я ощутил запах перегара. Заметив бутылку "Виши", сосед сказал по-французски:
– Попить бы, - оглянулся, ища глазами стюардессу. Но та была где-то в другом салоне.
– Если не брезгуете, - ответил я по-русски и протянул ему бутылку.
– Москвич?
– спросил сосед, взяв бутылку и переходя на родной русский.
– Да.
Он сунул горлышко в рот и жадно, с бульканьем вылакал до дна.
– Ух! Хорошо!
– ладонью смахнул капли с усов и бороды.
– Надолго во Францию?
– спросил без обиняков.
– Возможно, - уклончиво ответил я.
– А вы?
– Недельки на полторы... Где остановитесь?
– У меня в Париже квартира, - ответил я.
– А вы?
– Где придется, - засмеялся бородач и из нагрудного кармана извлек визитную карточку.
И только сейчас, прочитав "Желтовский Дмитрий Юрьевич, телерадиожурналист", я как бы прозрел, узнал много раз виденное на телеэкране лицо Желтовского, я часто слышал его голос по радио, читал задористые репортажи в газетах, начинавшиеся сенсацией, кончавшиеся для кого-то скандалом, крахом.
– Значит, тот самый Желтовский?
– спросил я.
– Тот самый, - ответил Желтовский.
– А вы кто "тот самый"? осведомился он нагловато.
Я достал из портмоне свою визитную карточку.
– Ага, фирмач, - прочитав, Желтовский затолкал в карман визитную карточку и только сейчас быстро, но цепко оглядел меня, заглянул в глаза, взгляды наши встретились, задержались.
"Что-то высчитывал, - подумал я.
– Такие все понимают... А может ты мой коллега", - я внутренне усмехнулся.
– Дмитрий Юрьевич, вас встречают? За мной придет машина из офиса, предложил я.
– Меня должен встретить француз-коллега.
– Не первый раз во Франции?
– спросил я.
– Забыл
– А как с языком?
– Говорю, читаю свободно, пишу с ошибками... Пардон, отлить надо, он встал и направился в туалет в конце самолета.
Я оценивал: нагловат, самоуверен, хваток. А вспомнив его интервью, репортажи, комментарии по телевидению и в прессе, добавил: популярен, хлесток, циничен. Услышав басок Желтовского, я оглянулся. Он стоял в проходе и весело беседовал с какой-то пожилой дамой, подбрасывавшей на ладони нитку крупного жемчуга, свисавшую почти до живота.
Я откинулся в кресле, прикрыл глаза, пощупал левую сторону груди, где во внутреннем кармане лежал еще один паспорт на имя гражданина России.
3. НА ЗЕМЛЕ. МОСКВА. СЕГОДНЯ
Пока Перфильев находился в зазеркалье своих воспоминаний, в реальной жизни он же, сорокадвухлетний Павел Александрович Перфильев, повязав галстук, надел утепленную куртку из серой плащевой ткани, спустился по лестнице вниз и вышел из подъезда. Привычно метнул взгляд через дорогу, вправо, влево, ни о чем при этом не думая, так - на ходу. Когда-то Лебяхин сказал ему: "То образование, которое ты получил в специфическом учебном заведении, ты со временем забудешь. Но никогда не забудешь вживленные привычки. Они станут твоим инстинктом".
– Куда едем, Павел Александрович?
– спросил водитель, когда Перфильев уселся.
– На работу, - ответил.
"Волга" мягко отошла от бордюра. Когда подъехали к офису, Перфильев нахмурился: третий день у входа висела разбитая хулиганьем вывеска: "Научно-производственное объединение "Стиль-керамика". Россия-Франция".
Перфильев вошел в приемную. Из-за стола не торопливо, но и не слишком медленно, с достоинством поднялся секретарь - высокий ладно скроенный молодой человек.
– Что с вывеской? Почему так долго?
– спросил его Перфильев.
– Задерживает художник, которому заказали макет, - спокойно ответил секретарь.
– Поторопите, пожалуйста. И вот что: если будет рисованная "золотом", под стеклом, - шпана снова разобьет. Надо из какого-нибудь нашего композита, рельефное литье. Это надежно, если, конечно по ней не будут лупить из автомата.
– Будет сделано, - коротко ответил секретарь.
Он нравился Перфильеву: немногословен, исполнителен, пунктуален, всегда выбрит, хорошо причесан, одет не броско, но элегантно. Его спокойствие передавалось и Перфильеву.
– Мне нужен Белояровск, глава администрации, - сказал Перфильев, входя в свой кабинет.
– Понял, - лаконично ответил секретарь, шедший следом.
Минут через семь зазвонил телефон, Перфильев снял трубку:
– Белояровск? Гурген Арменакович? Здравствуйте! Перфильев... Да-да... В трудах и заботах... А вы?.. Понятно... Я вот по какому делу: у вас там конфликт с моим директором карьера Копыловым. В чем проблема? Комиссия по экологии?.. Ясно... Чтоб было полюбовно, предлагаю такой вариант: через месяц-два пригоню на карьер импортную дорожно-строительную технику. Мы все рекультивируем. Больше того: если обеспечите битумом, я построю и вам дороги... Разумеется, за мой счет. После окончания работ тридцать процентов техники безвозмездно я передам вашим муниципальным трудягам. Годиться?.. Очень хорошо. Значит договорились: Копылов может пока продолжать работы?.. Спасибо. Всего доброго, - он положил трубку.