Невиновный
Шрифт:
Для мужчин, запертых в тесном помещении двадцать три часа в сутки и не имеющих никакого занятия, безусловно, главным событием дня была еда. Три раза в день подносы с едой катили на тележке по коридору, рассовывая в «бобовые дырки». Прием пищи происходил только в камере, в одиночестве. Завтрак – в семь утра. Обычно – омлет, овсянка, несколько ломтиков бекона и два или три тоста. Кофе был холодным и жидким, тем не менее его очень ценили. На обед давали сандвичи и бобы. Ужин был хуже всего – какое-то нераспознаваемое мерзкое мясо с непроваренными овощами. Порции – до смешного скудные, и еда всегда холодная.
Аннет и Рини посылали деньги, Рон покупал еду, сигареты, туалетные принадлежности и безалкогольные напитки в лавке. Для этого он заполнял предусмотренную правилами форму, в которой перечислялся небогатый ассортимент имеющихся товаров, и вручал ее самому важному в «загоне» человеку. Бегунок был заключенным, снискавшим благорасположение охранников, и ему позволяли большую часть дня проводить вне камеры, бегая по поручениям других заключенных. Он разносил записки и сплетни, собирал грязное и приносил из прачечной чистое белье, а также покупки из лавки, давал советы, иногда продавал порошок.
Двор для физических упражнений блока F – обнесенная забором площадка величиной в два баскетбольных поля – был священным местом. Пять раз в неделю каждый заключенный имел право провести там час – подставить лицо солнцу, пообщаться с другими заключенными, поиграть в баскетбол, карты или домино. Прогулочные группы были маленькими, обычно человек по пять-шесть, и строго контролировались самими заключенными. Одновременно во двор выпускали только тех, кто дружил между собой. Новичок, чтобы почувствовать себя в безопасности, должен был получить приглашение в одну из таких групп. Случались драки и избиения, поэтому охранники строго наблюдали за двором. В первый месяц Рон предпочитал держаться особняком. «Загон» кишел убийцами, и ему совсем не хотелось попасть им под руку.
Кроме этого, единственным местом, где заключенные соприкасались друг с другом, была душевая. Посещать ее разрешалось три раза в неделю, максимум на пятнадцать минут, и не более чем по двое. Если заключенный не желал мыться вместе с кем-то другим или не доверял тому человеку, ему позволяли мыться одному. Рон мылся один. Холодной и горячей воды было вдоволь, но она не смешивалась, поэтому душ то обжигал, то леденил.
Когда Рон прибыл в макалестерскую тюрьму, там уже находились другие жертвы понтотокской окружной системы правосудия, хотя поначалу он этого не знал. Томми Уорд и Карл Фонтено ждали казни уже три года, пока их апелляции со скрипом пробивали себе дорогу через разные судебные инстанции.
Бегунок передал Рону записку, или, на тюремном жаргоне, «воздушного змея», – нелегальное послание, на которые стражники обычно закрывали глаза. Записка – с приветствием и добрыми пожеланиями – была от Томми Уорда. Рон ответил и попросил немного сигарет. Хоть он и сочувствовал Томми и Карлу, но испытал облегчение, узнав, что не все здесь, в «загоне», мясники. Он всегда верил, что эти двое невиновны, и во время собственного процесса нередко вспоминал их.
Томми некоторое время сидел в Аде вместе с Роном и знал, что тот эмоционально неуравновешен. Охранники и другие заключенные поддразнивали их обоих. Как-то посреди ночи из темноты коридора раздался загробный голос: «Томми, это Дениз Харауэй. Пожалуйста, расскажи им, где мое тело». Он слышал, как охранники при этом перешептывались, а заключенные давились от смеха. Томми игнорировал подобные провокации, и от него в конце концов отстали.
А вот Рон сдерживать себя не мог. «Рон, зачем ты убил Дебби Картер?» – разносился по тюрьме голос словно с того света. Рон вскакивал с постели и начинал дико кричать.
Находясь в камере смертников, Томми каждый день преодолевал себя, чтобы не сойти с ума. В этом ужасном месте страшно было даже настоящим убийцам, что уж говорить о невиновном человеке. За Рона Томми боялся с первого дня, как только тот прибыл.
Один из здешних охранников знал подробности убийства Дебби Картер. Вскоре после появления Рона Томми слышал, как этот охранник тоненьким голосом кричал: «Рон, это Дебби Картер! Зачем ты убил меня?»
Рон, поначалу молчавший, начал вопить, что он невиновен. Охранникам понравилось дразнить его, и они делали это снова и снова. Заключенных тоже забавляло подобное представление, они часто присоединялись к веселью.
Через несколько дней после прибытия Рона Томми внезапно выдернули из камеры и несколько здоровенных грубых охранников надели на него кандалы и наручники. Явно предстояло нечто серьезное, хотя он понятия не имел, куда его тащат. Заключенным об этом не сообщают.
Его, тощего малорослого парнишку, вели под охраной, достаточной, чтобы обеспечить безопасность самого президента.
– Куда мы идем? – спросил он, но ответ на этот вопрос был, видимо, слишком важной информацией, чтобы сообщать ее заключенному. Шаркая, он в окружении стражи вышел из блока F, миновал ротонду под куполом Большого дома, в которой не было никого, кроме голубей, и очутился в совещательной комнате административного здания.
Там его ждал директор тюрьмы с плохими новостями.
Не снимая с него наручников и цепей, его посадили на «лобное место» – в конце длинного стола для переговоров, за которым впритирку друг к другу сидели помощники, клерки, секретари и вообще все, кто желал присутствовать при зловещем объявлении. Стражи встали за его спиной с каменными лицами, словно часовые на посту, готовые схватить его в случае, если он, узнав новость, попытается бежать (куда?!). Все сидевшие вокруг стола вооружились ручками и приготовились записывать то, что должно было произойти.
Голос директора звучал мрачно. Плохая новость состояла в том, что Томми не получил дальнейшей отсрочки исполнения приговора, так что его час настал. Да, кажется, что это произошло слишком скоро – не минуло еще и трех лет с того времени, как он подал апелляцию, – но иногда такое случается.
Директор выразил сожаление, однако исключительно по долгу службы. «Большой день» должен был наступить через две недели.
Томми тяжело вздохнул и попытался освоиться с этой мыслью. Над его апелляцией работали адвокаты, и они неоднократно заверяли его, что ее рассмотрение займет годы. К тому же, по их словам, существовал реальный шанс, что дело будет отправлено обратно в Аду на пересмотр.