Невольница
Шрифт:
Но ведь это же и был доктор Рафик!
Как только ей раньше не пришло этого в голову?!
Суман вскочила с кровати. Почему бы ей и вправду не пойти к доктору Рафику, не рассказать ему все? Уж он-то что-нибудь присоветует. Ведь дело теперь не только в том, чтобы спастись от Джавида самой. Надо еще предупредить и родных Юсуфа. Вступаясь за нее, он не побоялся перессориться с соседями. А она будет молча наблюдать, как этот Джавид вырвет из рук Юсуфа ему принадлежащее счастье?!
Нет, она должна непременно пойти что-то делать и сделать
Она вылила на себя две кружки воды, сменила одежду, достала из-под подушки записную книжку, в которую записала тогда адрес доктора Рафика, сунула ее в сумочку, закрыла на замок свою комнатушку и помчалась.
Суман постучала, и ей тут же открыли. Слуга доктора Рафика оглядел Суман с головы до ног, провел ее во внутренний дворик и попросил подождать, а сам отправился на кухню. «Доктор в ванной, он сейчас выйдет», — сказал он.
Суман села в одно из стоявших во дворике кресел и осмотрелась. На столике перед креслом в беспорядке лежали несколько журналов, сигареты и спички. В стороне под навесом стояла кровать, застланная синим покрывалом. У изголовья на маленьком столике стояли кувшин и стаканы, а на нижней полочке — стопка газет и журналов.
Суман волновалась. Прийти-то она пришла, а как она начнет разговор? Конечно, он посчитает ее дурой или подумает что-нибудь похуже. Открыть ему все или нет? Если не рассказывать все, он может подумать, что у нее что-то было с Джавидом. Конечно, надо было посоветоваться с Юсуфом… Калитка на улицу оставалась открытой. Ей захотелось встать и убежать. Но это было бы совсем глупо. Неизвестно, зачем пришла и неизвестно почему убежала.
Она услышала скрип открывающейся двери, густой бас, что-то мурлыкающий, и шлепанье домашних туфель, и на веранде появился доктор Рафик. На одной руке у него висело мокрое отжатое белье, другой он приглаживал коротко остриженные волосы. Он заметил ее, приподнял брови и приветливо улыбнулся.
— Вот и вы. Прекрасно, — сказал он.
Суман встала и почтительно приветствовала его.
— Сидите, сидите, я вот только повешу эти тряпки. — Он пошел к натянутой между двумя деревьями веревке.
Суман поколебалась, потом вышла вперед и, запинаясь от страха, предложила:
— Позвольте, я помогу вам.
Он протянул ей рубашку, а сам стал расправлять на веревке полотенце.
— Здоровы? Чем теперь занимаетесь?
— Спасибо, здорова… Просто работаю. Преподаю, как и раньше…
Она успокоилась. И сама по себе пришла уверенность, что все обойдется хорошо. Они развесили белье, и доктор Рафик закрыл калитку на улицу. Суман села в кресло, он устроился напротив нее и, закуривая, спросил:
— Чашку чаю? Я тоже еще не пил. — И, не ожидая ответа, попросил слугу подать чай.
— Курите. — Он подвинул ей сигареты.
— Что вы, нет, — смущенно ответила Суман.
Немного помолчали. Он не произносил ни слова, будто хотел ей дать время собраться с мыслями и справиться со смущением.
— У вас найдется для меня свободная минута? Если нет, я зайду в другой раз.
— Рассказывайте, — просто ответил доктор Рафик. Суман заметила, что он очень внимательно смотрел на ее руки. Она волновалась и никак не могла сообразить, с чего начать.
— Я слыхал, что вы прекрасно поете, — сказал он. — Я не очень разбираюсь в тонкостях музыкального искусства, но хорошая песня радует и мою душу.
Суман стало легче от его улыбки.
— Господин Рафик, — решилась она наконец, — я попала в ужасно трудное положение. Я пришла к вам посоветоваться.
Он молча курил сигарету.
— Господин Юсуф не рассказывал вам обо мне? — Она подняла голову и вопросительно посмотрела на него.
Подали чай. Он стал разливать и, не глядя на нее, заговорил:
— Я не расспрашивал Юсуфа о вас, и он ничего не рассказывал. Однажды, когда мне надо было перепечатать какие-то бумаги, он взял их и сказал, что отдаст их вам. А о том, что вы поете, он сказал тогда в ресторане. Помните? Вот и все. Больше я ничего не знаю. Но я готов выслушать все, что вы захотите мне рассказать.
— Я дочь танаиф, куртизанки, — вымолвила Суман, вскинув голову, и тут же снова опустила ее. — Дочь подруги богатых мужчин.
— И это мешает вам держать голову прямо? Не от нас зависит наше рождение. А часто и выбор профессии, — добавил он.
У Суман защемило сердце. Он пододвинул ей чашку и сказал:
— Рожденному в добродетели остается только следовать ее примеру. Не больше ли достоин похвалы тот, кто боролся с породившей его средой, чтобы изменить ее к лучшему и наперекор всему стать человеком? Пейте чай, Суман.
Суман взяла чашку, взглянула на него благодарными глазами и, размешивая ложечкой сахар, стала рассказывать о своей жизни. Он не перебивал ее, когда она останавливалась.
И она продолжала:
— …А потом я, вымазав лицо сажей, убежала. Я взяла рикшу, а они погнались за мной. Но бог посчитал нужным меня защитить. Со стороны Университетской улицы показался какой-то человек, схватился с этими негодяями и, рискуя жизнью, вступился за меня. Автомобиль мчался на него… Подумайте, они могли сбить его, и никто бы не узнал, что произошло на той пустынной улице… Я как подумаю, меня бросает в дрожь — ведь могло случиться, что он сам погиб бы там…
— Он поступил так, а не иначе потому, что счел это своим долгом, — сказал доктор Рафик. — А расправиться с теми, кто готов рисковать своей жизнью ради долга, тоже не так-то легко. Они испытывали его нервы, Суман.
Суман внимательно следила за ним. Он был очень серьезен и больше никаких чувств не отражалось на его лице. Неужели она ошиблась, когда думала о нем, как о своем спасителе.
Темнело. Теперь она уже плохо различала черты его лица, но, собрав все силы, продолжала рассказ. А закончив, умолкла и стала ждать, что он скажет.