Невольно
Шрифт:
Я отступала, стараясь не смотреть в застывшие чужие глаза ненавистного, но любимого мужчины. Ни разу он не поднимал на меня руку, но синяки от его крепкой хватки сводила слишком часто. Ни разу не заставлял пожалеть о болезненной, спонтанной близости после бурных скандалов, также слишком частых, но осознавала: такая ожесточенная страсть, оставляющая следы на теле, страсть, похожая на острие клинка, приставленного к горлу в качестве аргумента собственных заявлений, - нет, такое ненормально, неприемлемо. Для всех. Кроме меня?..
Угол стола царапнул по бедру, а Кирилл пнул первый выставленный мною стул, убирая его со
– Прекрати, - попыталась я привести его и себя в чувство, голос предательски хрипел. – В офисе полно сотрудников. Рабочий день в разгаре. Если я закричу, а я закричу, откупиться уже не получится.
– Кричи, - безучастно, автоматически согласился он, ледяные озера глаз не отпускали мой взгляд, он продолжал двигаться ко мне.
– Ты работу потеряешь, дурак! – хлопнула я ладонью по столешнице.
– Пусть. Зато тебя не потеряю, - за обманчивым спокойствием крылось то самое безумие, которого всегда боялась, то самое чудовище, будить которое никогда не следовало.
Дыхание застряло в легких, я обогнула другой угол стола. «Уже потерял», - мысленно произнесла. Да, надо бы вслух, надо бы донести до него, но… Он не слышит, не хочет слышать, невменяем.
На краю сознания теснилась суматоха мыслей: что делать, как выйти из положения? Бежать. Если сбегу из кабинета, остановит ли это его, вернет ли в реальность? Нет, вряд ли, собой он больше не владеет. Почему никто не зайдет сюда? Обычно у его сотрудников семь пятниц на неделе… Черт, сейчас же время обеденных перерывов. Почему не звонит его телефон, пускай не ежеминутно, но все же часто трезвонящий? Естественно, он отключил его, как только услышал Кристину на ресепшене, произносящую мое имя.
Он все продумал, когда уводил меня сюда.
Когда эта мысль паникой коснулась моего разума, я помчалась к двери, хрипло вскрикнув. Кирилл поймал меня практически на пороге, ухватив за талию, развернул, пригвоздив к стене своим телом, и грубо впился в губы, жестко зафиксировав ладонью лицо, не позволяя вырваться и избежать этого поцелуя.
Он целовал меня исступленно, больно кусая губы и тут же врываясь языком в рот. Дрожал от ярости и страсти, как бывало во время наших взрывных ссор. Одна рука обхватила мой затылок, другая, скользнув вниз по бедру, задрала юбку, пальцы впились в плоть. Снова останутся синяки…
Я не сопротивлялась, нет смысла. Его не остановить, мне ли этого не знать. По щекам заструились слезы злости и бессилия. Я горела от ненависти и одновременно замерзала от ужаса. Убила бы его, убила бы себя вот за это… За эту неуправляемость. За этот пресс из отторжения и… зашкаливающего вожделения.
Протиснул бедро между моих ног, заставив их раздвинуть. Прижался пахом, чтобы я ощутила его каменную эрекцию. Замотала головой: нет, не хочу тебя… Но не смогла вырваться из ловушки ожесточенного рта, то углубляющего поцелуй, то зажимающего тисками мою нижнюю губу. И я… рассыпалась пеплом. Против воли позволила обжигающей волне потребности и удовольствия подняться от низа живота, места, где наши тела тесно вжимались друг в друга, вверх до груди, заведя сердце, и снова вниз, до кончиков пальцев ног.
Никто и никогда не мог… вот так. Кроме Кира. И не сможет. Только он. Единственный. Почему-то.
Невольно мое тело расслабилось, руки перестали отталкивать, устроившись не его шее, пальцы зарылись в жесткие волосы на затылке. Невольно язык двинулся навстречу его, зубы прихватили его влажную нижнюю губу. У обоих вырвался стон, а наше горячее натужное дыхание перемешалось.
Короткий стук, а затем дверь распахнулась. Кирилл не отпрянул, не поспешил выпустить меня. Закончил поцелуй, тяжело дыша, и только потом дал возможность повернуть голову, чтобы посмотреть налево, в сторону открывшейся двери.
На лице Олеси удивления не было, только недовольство: сдвинутые смоляные брови, суженные глаза, кривоватая улыбка на сурово сжатых губах.
– Кирилл Анатольевич, будьте добры вернуть мне моего работника, - сухо произнесла она. – Ее телефон скоро разорвется от звонков, база до сих пор не установлена. А вы… Мне стоит поднять вопрос о соблюдении корпоративной этики на следующей планерке?
Он молчал, пристально глядя мне в глаза. Как будто Олеся не стояла в двух шагах, и мы не находились на работе, в его офисе, среди любопытствующих, падких на всяческие происшествия коллег. Будто мы были совершенно одни, и он взглядом выманивал, вытаскивал у меня ответ… мои слова, что люблю, что прощаю, что принадлежу ему и всегда буду…
Больной на всю голову ублюдок. Если бы не Олеся, запросто взял бы меня вот у этой стены, а я… Дура.
Зашевелилась и протиснулась мимо него к выходу, опуская юбку на бедра. Он на секунду задержал мою руку в своей, давая понять, что пока разрешает уйти, гипнотизируя взглядом уже нормальных глаз, голубых, глубоких, в них сверкала убежденность: он прав, он победил.
– Спятила совсем? – зашипела Олеся уже в коридоре у дверей нашего офиса. Меня потряхивало и подташнивало. – Ему-то ничего не сделают, а тебя к чертовой мамочке вышвырнут.
– Это он спятил, - прошептала я, нервно одергивая жакет, верхняя пуговица держалась на единственной ниточке. – Я пыталась образумить…
– Тогда держись от придурка подальше, - Олеся продолжала злиться. – Еще раз мне такие секс-игрища устроишь, напишешь заявление.
Если бы увольнение явилось выходом…
***
– Тебе корни пора прокрасить, - рассеянно отметила Ната.
– Что? – я выпрямилась, прекратив утрамбовывать вещи в сумку, посмотрела на подругу, сидящую на диване в позе лотоса. Окруженный острыми коленками и тонкими лодыжками, в ее ногах прятался ноутбук, за которым она работала.
– У твоего солнечного блонда истекает срок годности, - хмыкнула Наташа, не отрываясь от процесса печатания. – Записывайся в салон.
– А-а… Это… - Я вернулась к сумке и вещам. – Запишусь.
Минут через десять, вызвав такси, тяжело опустилась в кресло.
Слабость, пустота в голове и душе, свернувшаяся в желудке тошнота, - исчерпана сегодняшними событиями до дна. Тлеющую ненависть сменили остро заточенные когти презрения и жалости к самой себе: как я могла ответить на этот грубый поцелуй? Как вообще могу продолжать любить агрессора и изверга, человека, абсолютно не понимающего слова «нет», не контролирующего себя? По сути, деспота и насильника. Как можно отозваться на захватнические ласки мужчины, более того – быть настолько зависимой от них? Этот монстр заставил меня глотать снотворное, чтобы поспать хотя бы три часа, вынудил неделю прятаться у подруги…