НеВозможно (Алмазный браслет)
Шрифт:
– Завтра я тебе позвоню, – произнес он. От этого разговора была одна польза: Саша еще больше укрепилась в своей решимости не вступать с ним в личные отношения, и даже такой милый подарок, как щенок, не убедил ее в обратном.
– Пожалуйста, звони мне только по делам. Я не хочу больше это обсуждать. Мы толчем воду в ступе. Так можно довести друг друга до белого каления. Голова кругом пойдет. – Но именно это происходило с ней, когда он был рядом. Ни к одному мужчине в жизни ее так не влекло. Это влечение нелегко было осознать, а еще труднее – противостоять
– Я позвоню тебе на неделе, – пообещал Лайам.
Но этого не случилось, и Саша вздохнула с облегчением. Как это ни горько, но, кажется, ей все-таки удалось убедить его перейти на деловые отношения. Ей безумно хотелось снова быть с ним, но она дала себе слово, что этого не будет.
Единственным утешением для нее всю неделю был щенок. Это было очаровательное существо, и, несмотря на все ковровые инциденты, Саша была от него в восторге. Это был самый дорогой подарок, который она получила от Лайама. А еще она была благодарна ему за то, что он оставил ее в покое.
Выходные погодой опять не порадовали. Серые ветреные дни, которым, казалось, не будет конца. По утрам висел туман, вечерами лил дождь, а днем дул такой ледяной ветер, что пробирало до костей. В пятницу Саша допоздна засиделась на работе, рано легла спать, в девять утра в субботу уже сидела в кабинете, а рядом резвился щенок. Сокса решительно все полюбили, даже Бернар.
Всю субботу Саша провела в галерее, а вечером осталась дома. Собака все время крутилась около хозяйки. После понедельника Лайам так и не звонил, и Сашу одолевали противоречивые чувства. Она сходила по нему с ума, но в данном случае только одно имело значение, то, что это запретный плод. И она ни за что к нему не прикоснется, а тем более не станет есть. Она готова принести в жертву свои чувства.
В девять часов вечера раздался звонок в дверь. Звонили не с улицы в калитку, а в дверь ее дома. Саша решила, что это сторожиха, поскольку никакого другого звонка она не слышала. В халате, со щенком на руках, она подошла и открыла. Она приготовилась увидеть лицо консьержки мадам Барбутье, но оказалась лицом к лицу с Лайамом. Он все-таки прилетел.
– Это все-таки ты? – ахнула она. Сердце у нее забилось, а ноги подкосились. Виду она не подала, однако и прием оказала отнюдь не радушный. Она же просила его не появляться в Париже!
– Приехал проведать своего крестника. – Саша протянула ему щенка. – Выглядит бодрячком. – Сам Лайам тоже был весьма бодр и энергичен. Чего не скажешь о Саше. У той вид был усталый и растерянный. Именно так она себя и чувствовала. Всю неделю она пыталась переболеть им. Держаться выбранной линии было нелегко. И вот он опять тут, на ее пороге, и красив как никогда. Лайам олицетворял собой все, о чем она мечтала, но не могла себе позволить. Саша собралась с духом.
– Я просила тебя не приезжать, – холодно произнесла она, чувствуя, что вот-вот распла-чется.
– Саша, мне надо с тобой поговорить, – с серьезным видом ответил Лайам. Она видела по его глазам, что он тоже несчастен. – Почему ты не хочешь попробовать? Посмотреть, что выйдет? Может, в конечном итоге все будет и не так страшно, как тебе кажется.
– А если нет? Что тогда? Дети мне этого не простят. Художники решат, что я спятила. И мы ославимся на весь Париж и на весь Нью-Йорк. – Картину она рисовала безрадостную, но вполне реальную. И Лайам это понимал.
– Ты когда-нибудь думаешь о чем-то хорошем? И не о том, что скажут о тебе другие? – спросил он, продолжая стоять в дверях с сумкой в руке. – Что, если все сложится удачно? Что, если никому дела не будет, чем мы занимаемся? Что, если твоим художникам будет абсолютно наплевать, а твои дети станут только радоваться тому, что у тебя молодой мужик? Ну почему все должно кончиться плохо?!
– Ну да! Все будет чудесно до того момента, как ты влюбишься в молодую красотку. Я не хочу экспериментировать.
– А если я умру? Или ты? Если, когда мы будем в постели, нас поразит молния? Или подцепим холеру, дизентерию, корь? А то еще атомной бомбой всех накроет?
– Да пусть холера или молния, но выставлять себя влюбленной дурочкой в твоем обществе?! Лайам, я просто не хочу этого – и все.
– Не говори глупостей. За свою жизнь я дважды был влюблен. Первый раз – в Бет, и тогда этого хватило на двадцать лет. Теперь вот в тебя. Я никогда никому не признавался в любви, кроме тебя и нее.
– Ты хочешь меня только потому, что не можешь получить, – продолжала сопротивляться Саша. Она дрожала от холода, как и щенок у нее на руках.
– Ну можно мне хотя бы войти? Я несколько часов был за рулем. Рейс отменили, пришлось под Ла-Маншем ехать. – Она шагнула в сторону, ругая себя за слабость. С первой минуты знакомства у нее не было сил перед ним устоять. Не было и теперь. Свет в доме не горел, в гостиной было холодно. Она уже собиралась ложиться. – Ладно, сдаюсь! До утра побуду. Обещаю: тебя не трону. Утром ты меня уже не застанешь. Просто мне сейчас обратную дорогу не осилить.
Саша внимательно на него посмотрела, потом кивнула. Пускай опять ляжет в комнате Ксавье. Свою дверь она запрет. Не так от него, как от себя.
– Голодный? – предположила она, спуская щенка на пол.
– Мороженое есть? – усмехнулся Лайам.
– Наверное. Мы же много купили, а я к нему не притронулась.
– А зря! Тебе бы на пользу пошло. – Лайаму показалось, что худенькая Саша за эту неделю исхудала еще больше, и он сделал самонадеянный вывод, что это из-за любовных страданий.
Лайам проследовал за ней на кухню, рядом трусил Сокс. Щенок оставил лужу в кухне на полу, Лайам покорно убрал, пока Саша накладывала шоколадное и кофейное мороженое в большую пиалу.
– Может, поешь что-нибудь?
Лайам отрицательно покачал головой и молча сел к столу. Говорить было не о чем, все уже сказано. Саше было очень плохо. Лайам ел, а Саша сидела и смотрела на него. Ее сердце разрывалось от нежности к нему, от страхов и сомнений. Когда он закончил, Саша поднялась.
– Я иду спать. Когда захочешь лечь, поднимайся. Комнату Ксавье ты найдешь.