НеВозможно (Алмазный браслет)
Шрифт:
– Это ты сумасшедшая! – Он улыбнулся. – А я, как известно, шальной художник. – В его голосе слышалась гордость и сознание того, что он занял по праву принадлежащее ему место.
Глава 10
Наутро, прежде чем Лайам покинул ее номер, они опять занимались любовью. Потом вместе принимали душ и беспрерывно смеялись. Теперь они оба почему-то воспринимали свои отношения с изрядной долей юмора и каким-то удивлением, с легким сердцем и великодушием, которых им недоставало до той парижской ссоры. И опять больше всего Саше хотелось верить, что отношения с Лайамом возможны. Но при той разнице в образе жизни и в возрасте, которая их разделяла, трудно было представить, какую форму они примут. Все будет зависеть от степени терпимости, какую они готовы проявить по отношению друг к другу. По ее мнению, ключ к успеху заключался именно в этом – в способности каждого позволить другому оставаться собой. А вот в этом-то как раз она и сомневалась. И чтобы что-то у них получилось, потребуется терпение, огромное
На прощание Лайам ее поцеловал. Она стояла в дверях номера в махровом халате и молча смотрела ему вслед. О чем она думала? Она и сама не смогла бы ответить на этот вопрос. Хотела быть с ним и страшилась общего будущего, знала, что не в силах перед ним устоять и одновременно хотела быть сильной, чтобы суметь справиться со всепоглощающим желанием. Он обернулся, улыбнулся ей, их глаза встретились, и все в ее душе растаяло. Саша любила его еще сильней, чем прежде, такого, какой есть.
Через полчаса она встретилась в вестибюле с Ксавье. Саша так и сияла. Лайам пообещал на выходные прилететь в Париж, а у нее созрел еще один план. Она давно собиралась в Италию, познакомиться с новыми художниками, и наметила для этой поездки май. Теперь она решила взять с собой Лайама, и в выходные она ему об этом скажет.
– У тебя такой счастливый вид! – заметил Ксавье с улыбкой. – Что происходит, мам? – Он уже начинал думать, что дело в том человеке, с которым Саша встречалась в свой первый вечер в Лондоне. Он не стал ходить вокруг да около. – У тебя роман с тем парнем?
– Да нет. Он симпатичный, но скучный. – Филип Хеншоу ей понравился, хотя никакого влечения она не испытала. Теперь, когда к ней вернулся Лайам, о Филипе она и думать забыла. Саша понимала, что возобновлять отношения с Лайамом – чистое безумие, но ей так хотелось предпринять вторую попытку. Она говорила себе, что делать из раза в раз одно и то же и ожидать другого результата как раз и есть признак помешательства. Но устоять перед ним было выше ее сил, сейчас она была абсолютно счастлива, что Лайам снова рядом. И не могла дождаться выходных. Они обсуждали и возможность ее регулярных поездок в Лондон, но Саша боялась, что об этом так или иначе скоро станет известно сыну. Открываться детям она пока не собиралась. Сначала надо убедиться, что из этих отношений что-то получается.
Водитель отвез ее в аэропорт. В Париж Саша вернулась в таком же прекрасном настроении. Бернар с Эжени заметили это сразу, как только она переступила порог галереи.
– У тебя хорошее настроение, – вежливо заметил Бернар.
А вечером, придя домой, она обрадовалась щенку. Теперь, когда Лайам снова вернулся в ее жизнь, она радовалась всему и всем. С Лайамом сама ее жизнь делалась другой. Радостной, непредсказуемой.
Неделя была насыщена делами, а в пятницу вечером Саша стала готовиться к приезду Лайама. Она приготовила его любимое жаркое, спагетти и салат, накупила сладостей в магазине деликатесов «Фошон». Лайам прилетел точно по расписанию. Они ужинали в столовой, со свечами и музыкой. Это было похоже на медовый месяц, а точнее – на медовый вечер. А в субботу Саша объявила, что приглашает его с собой в мае в трехнедельную поездку по Италии. Лайам пришел в восторг. Все складывалось замечательно.
Весь апрель на уик-энды Лайам прилетал в Париж. Один раз они вместе ездили в Довиль. Остановились в занятном старом отеле, гуляли по берегу моря и играли в казино. Удивительным образом никто из Сашиного окружения пока не догадывался об их романе. Лайам приезжал в пятницу на ночь глядя, по субботам они на людях не появлялись, а по воскресеньям гуляли по городу или уезжали на машине за город. Они ходили на мессу в Сакре-Кёр, гуляли по Люксембургскому саду, по набережным. Никого знакомых не встречали, а на все приглашения, выпадавшие на выходные дни, Саша отвечала отказом. И не потому, что стремилась спрятать Лайама от своих знакомых, а потому, что дорожила каждым мигом, проведенным вдвоем. Пару раз они ужинали в Маре в компании его друзей-художников, которые, узнав, кто она такая, были потрясены. Большинство этих парней были вдвое моложе ее, отчего Саша чувствовала себя не в своей тарелке, но всякий раз говорила себе, что это лишь малая жертва, которую надо принести ради Лайама. Своим приятелям Лайам представлял ее как мать своего друга. Она понимала, что ему необходимо общаться с людьми своего круга. Она со своими заказчиками, знакомыми и друзьями встречалась в будние дни, пока Лайам был в Лондоне. Они договорились, что будут жить по такому расписанию. Если бы Лайам оставался в Париже в будни, это все усложнило бы, тогда их роман уже не удалось бы скрывать, тем более что галерея находится в том же доме, где Сашина квартира. Они условились не выставлять своих отношений напоказ, пока сами не решат, что это у них серьезно.
Первого мая они отправились в Италию. Начать поездку решили с Венеции, где провели четыре восхитительных дня. Они чувствовали себя молодоженами. Лайам прилетел из Лондона, Саша – из Парижа, и встретились они уже в отеле. Они исполнили весь набор туристических развлечений, проехались на гондоле под мостом Вздохов, что, по заверению гондольера, должно было навеки привязать их друг к другу. Предавались чревоугодию в ресторанах, ходили по магазинам, осматривали соборы и музеи, сидели в уличных кафе. Это были их самые счастливые дни.
В Венеции они взяли напрокат машину и поехали во Флоренцию, где у Саши были назначены встречи с четырьмя художниками. Здесь их программа была практически
Они съездили в Болонью и Ареццо, неделю провели в Умбрии, путешествуя по сельской местности и ночуя в маленьких гостиницах. Несколько дней посвятили Риму. Потом съездили еще к одному художнику в Бари на берегу Адриатики, после чего провели заключительные дни своего турне в Неаполе, где у Саши тоже была намечена встреча с одной художницей. Она предупредила Лайама, что та совершенно чокнутая, но художница оказалась очень милая, имела шестерых детей, накормила гостей фантастическим ужином, а ее работы привели и Сашу, и Лайама в восторг. Она писала огромные красочные полотна. Способ их транспортировки заранее приводил Сашу в ужас. Но к моменту расставания они были просто влюблены друг в друга, включая и возлюбленного художницы, китайца, отца ее шестерых отпрысков. Дети тоже были очаровательные. Словом, поездка удалась на славу.
Последние выходные перед отъездом они провели на Капри, в маленьком романтичном отельчике. Скорое возвращение к повседневной жизни навевало на обоих грусть. Саше нравилось просыпаться рядом с Лайамом, вечером засыпать в его объятиях, вместе совершать открытия, знакомиться с новыми людьми, да и просто гулять по историческим местам, впитывать дух прошлых времен и радоваться жизни. Здесь они словно пробегали годы своей жизни, повернув их вспять. Детство у обоих было непростое и в каком-то смысле одинокое. У Лайама – потому что он, со своим даром, никак не вписывался в суровый уклад его семьи, у нее – потому что она рано лишилась матери, а отец по большей части выполнял роль строгого ментора, хоть и любил дочь без памяти. И только когда она стала взрослой, он начал уважать ее и считаться с ее мнением. А Лайам от своей родни этого так и не дождался, и за насмешки и неприязнь своих братьев и отца ему приходится расплачиваться до сих пор. Оба оказались рано лишены материнской заботы и ласки. В памяти Лайама мать осталась чудесной, доброй женщиной, которая его боготворила и ждала от него только хорошего. Он по-прежнему безотчетно искал ту беззаветную любовь, какую видел только от матери, и Саше временами казалось, что он и от нее ждет такого же отношения. Но для взрослого человека ждать от кого бы то ни было безоглядной любви значит испытывать необоснованные надежды. Между взрослыми людьми, между возлюбленными не может быть беззаветной любви, вот почему ожидания часто не оправдываются. У Саши были похожие воспоминания о своей матери, и она спрашивала себя, неужели те, кого уже нет, всегда остаются в нашей памяти как самые преданно любящие нас люди. Ведь это вполне могло быть лишь иллюзией. Но сейчас она вспоминала свою маму с не меньшей теплотой и нежностью, чем Лайам – свою. Саша пыталась представить себе, что было бы, если бы ее мать дожила до сегодняшнего дня. Впрочем, сейчас ей было бы уже восемьдесят восемь лет. А Саше недавно исполнилось сорок девять. Лайам в этот день разбудил ее поздравлением, а она застонала при мысли о своем возрасте. В подарок он преподнес ей золотой браслет, купленный во Флоренции. Она его с тех пор не снимала и, наверное, уже никогда не снимет.
Ее по-прежнему беспокоила разница в их возрасте. От этого никуда не деться. Правда, у них оказалось больше общего, чем она сначала считала, – ранняя утрата матери, живопись, многие жизненные установки. Галереи, музеи, храмы, магазины. Освободившись от каждодневных забот, оба становились беспечными и наслаждались жизнью. Тянуло их к разным людям. Сашу – к почтенным и солидным, возможно – по привычке, приобретенной еще при жизни отца. На нее неизменно производили сильное впечатление такие вещи, как репутация и образованность, не говоря уже о таланте. Лайама же неудержимо влекло ко всему новому, неординарному, бунтарскому. Саше новизна и эксцентричность были симпатичны, но не в людях, а в искусстве. Когда они сидели в кафе, она всегда наблюдала за пожилыми людьми. Лайама же тянуло к молодым, в считаные минуты он обычно завязывал знакомство с молодежью. Лучше всего он чувствовал себя с более молодыми, чем он сам, людьми, тогда как Саша предпочитала общество своих ровесников и людей постарше. Выходило, что они хотят общаться с совершенно разными возрастными категориями. Что ж, значит, они оба должны смириться с этими особенностями и проявить терпимость, что не всегда было просто. Саше было неинтересно общение с разбитными студентами, ее не вдохновляли их юношеские затеи. А Лайам, наоборот, считал, что у молодых есть чему поучиться, и с удивительным для своих лет энтузиазмом идентифицировал себя с этой молодежью. В обществе юнцов он и сам чувствовал себя молодым. А общение с теми, кто был интересен Саше, навевало на него скуку. И это было их камнем преткновения. Но сейчас, когда они путешествовали вдвоем, вдали от привычного для каждого из них круга, оба с энтузиазмом исследовали новые стороны жизни.