Невозможный
Шрифт:
– Почему же ты тогда ушел из общаги?
– Так надо было. Странная штука: чем больше людей вокруг, тем более одиноким я себя чувствую. А один – совсем не могу.
Это обстоятельство, на твой взгляд, противоречило его утверждению, что он сильный человек. И тебе никак не удавалось сложить этот пазл. Он был с тобой откровенен, но это отнюдь не способствовало твоему пониманию его как личности.
– Послушай, – вернулась ты к истории с мюзиклом, – а что, Глеб боялся конкуренции? Почему не хотел, чтобы ты участвовал в мюзикле? Ты что – лучше его?
– Я лучше всех, – сказал мальчишка, глядя на тебя.
Ох, ничего ж себе – самомнение, удивилась
– Ты… в самом деле так считаешь?
– Тут такая штука… наверное, меня нельзя назвать в полном смысле слова вокалистом. У меня всегда была достаточно низкая самооценка. Я старался убедить себя в том, что я не хуже других, всегда жутко волновался перед каждым выступлением. Я и сейчас, когда стою на бэкстейдже, мне нужно, чтобы никто меня не трогал, ничего не говорил. Мне необходимо настроиться, постоять минут пять в одиночестве. А еще я всегда громко повторяю фразу "Я смелый! Я сильный! Я умный! Я талантливый!". Борюсь с внутренней истерикой. Представляешь это кино со стороны? – усмехнулся он. – В общем, хороших вокалистов много. И голоса есть посильнее. И все-таки я знаю, что в чем-то я – лучший.
– В чем? – спросила ты.
– Скоро узнаешь. Прямо завтра вечером, – ответил он, вылез из-за стола, чмокнул тебя в щеку и ушел к себе очень мрачный.
И ты впервые подумала о том, что возраст определяется не количеством прожитых лет, а обстоятельствами жизни. Тебе, в отличие от него, в условиях вполне тепличной жизни повзрослеть пока не удалось.
12
Ты нежилась в ванне с солями, а потом наслаждалась Алкиным кремом для тела. Аромат действительно оказался потрясающим. Спасибо тебе, любимая Каурова, и прости за вынужденное вранье, если сможешь, думала ты, улыбаясь своему отражению в зеркале. Ты стала нравиться себе, совсем как до твоего глупого и по этой причине кратковременного замужества. Перед сном тебе хотелось заглянуть к парню, пожелать спокойной ночи, но ты не рискнула вторгаться к нему. Он переживал свой облом и извлекал из него урок. Ну, ты так думала. Ты погасила свет и забралась в постель.
Дверь спальни открылась, и он вошел. Не крадучись, а спокойно и уверенно, как будто имел на это право.
– Что? – спросила ты. – Тебе холодно? Страшно?
Мысли твои путались, тебе представилось на миг, что мальчишка привык засыпать под боком у сестры.
– Мне одиноко, – сказал он. – И в ванной так пахнет…
– Это просто крем… для тела, – объяснила ты зачем-то.
– Я понял, – сказал он и сбросил с себя выданный тобой халат.
– Ну… тогда неси свою подушку, – неуверенно сказала ты и подвинулась, подозревая, что сопротивление будет выглядеть глупо.
– Я хочу на твоей, – ответил он.
– Мои сны смотреть? – попыталась шутить ты, уже ощущая легкую панику, но все еще надеясь, что он – мальчишка, которому грустно вдали от семьи, которого сегодня так не по-детски обидели, и ему некому поплакать в плечо… И еще какие-то дурацкие мысли про то, что это во всех смыслах неудобно, метались в твоей голове.
– Нет. Я сам буду тебе сегодня сниться, – ответил он на твой вопрос
Да ты, похоже, заигралась в «братца»… А он был взрослым и самостоятельным. Он совершал в своей жизни мужские поступки. А, значит, был мужчиной. Но ты все время гнала от себя эту очевидную мысль. А теперь он пришел в твою спальню и лег в твою постель… Черт! Что это???
– Это слишком близко…
Ты попыталась отодвинуться. Но он не позволил.
– Я хочу близко, – сказал он.
И тебя по-настоящему накрыла паника. Он хочет близко… Он же – брат!… несовершеннолетний!.. он должен понимать… он не должен хотеть близко… Господи, что это?!
– Обними меня, – сказал он так, как будто имел на это право.
Он словно включил тебя в свое заряженное поле. Его низкий голос растворял твою волю. И ты, как болонка дрессировщику, подчинилась его спокойному уверенному тону. И почувствовала под рукой его по-девичьи нежную кожу, худые лопатки, выпирающие позвонки… И вдруг… О, боги!!! Ну зачем ты провела рукой по его спине, а не просто обняла, как он просил?
– Да ты голый! – пискнула ты, как школьница, которую одноклассник впервые затащил на пустующую дачу.
– Да, – сказал он, взял твою руку и направил ее туда, куда хотел.
Ты чуть не сошла с ума. Он был в полной готовности. Ты попыталась выдрать свою дурацкую руку из этой ловушки. Но он не позволил. Он не дал тебе ни одного шанса. У тебя перехватило дыхание.
– Дыши, – сказал он. – Дыши со мной…
И ты задышала. Ты никогда не дышала так раньше. У тебя никогда не было на то причины. И ты испугалась, по-настоящему испугалась и хотела закричать.
– Ты… ты…
Что ты хотела ему сказать? Что он – твой брат? Ты пыталась сопротивляться по сугубо социальным причинам. И мальчишка закрыл твой глупый рот своими губами. Просто не позволил тебе испортить эту ночь твоими глупостями. Он вел тебя за собой крепкой мужской рукой. Уверенно и… талантливо.
Но мерзкий моллюск невозможности сжался глубоко в тебе, на уровне диафрагмы, отравив твою кровь ядом страха, и не позволял отвечать на ласки мальчишки. Ты дрожала от подступающей истерики, глупо хватала его за руки, пытаясь сопротивляться, и совсем не помогала ему. Но он справился сам. Он придушил твоего моллюска своим напором, своей свободой выражения желаний. Он вытащил из тебя то, чего ты даже не подозревала в себе. Ты ведь забыла, что у тебя есть руки, ноги, шея, грудь… И для чего они предназначены. Оказалось, что все, что у тебя есть, предназначено именно для этого – для того, что он с тобой делал. И это не имело ничего общего со всем твоим предыдущим сексуальным опытом. Это было чем-то иным по сути.
Потом ты долго стояла в ванной в совершенно невменяемом состоянии под струями горячей воды, все еще отчетливо чувствуя на себе его руки и все тело. И ты не понимала, как могла поддаться, как допустила… Почему не объяснила ему, что нельзя? Почему не ответила отказом? И поняла, наконец, что он не спрашивал разрешения и не оставил тебе выбора. Он просто вновь изменил твою жизнь. Привнес в нее себя, но уже в новом качестве.
А когда ты вернулась, он уже спал, разметавшись на твоих шелковых простынях. Или делал вид, что спит. В любом случае, это было большим облегчением для тебя, потому что ты все равно не смогла бы произнести ни одного слова. Все слова улетучились из твоей головы, или просто не было еще придумано таких слов. Как в самом начале мира. Как будто здесь и сейчас, этой ночью в твоей спальне началось сотворение мира. Твоего.