Невская битва. Солнце земли русской
Шрифт:
Но наконец наступил и этот прощальный час пасхальной ночи, когда человечество потянулось к знаменитому кресту епископа Меркурия, который почитался чудодейственным — зрячим. В концы его были залиты частички святых мощей апостола Андрея Первозванного, Словенских учителей Кирилла и Мефодия, а также святой Анны, супруги Ярослава Мудрого. И когда кто-либо подходил к этому кресту для целования, епископ Меркурий сквозь крест видел, какую болезнь следует исцелять или какой недостаток исправлять в человеке сем. Александр раньше только слыхивал о чудесах епископа Смоленского и теперь очень волновался, что скажет Меркурий, просветив его с помощью зрячего креста. А Меркурий уже накладывал крест на подходящих к нему людей, говорил им что-то, а некоторых даже побивал легонько концами креста по голове, по рукам или по груди, а то и по животу. Впереди Александра шли два его стрыя, Борис и Глеб Всеволодовичи, отец очутился далеко перед ними, и Александр видел только, как Меркурий постучал отцу по голове крестом, а что сказал при этом, не слышно было. Вот подошел стрый Борис, встал перед зрячим крестом, и Меркурий молвил ему:
— Ушами лишнее слышишь. Такое, чего и нету.
И постучал концом креста по ушам Бориса Всеволодовича, после чего дал приложиться. Следующим встал Глеб. Ему было сказано так:
— Чреву поменьше угождай. Печень-то вздулась! И постучал Глеба Всеволодовича по печени. Настала очередь Александра, у которого волнение перехлестывало через край. Меркурий заметил это и слегка усмехнулся:
— Полно тебе, Ярославич! Все хорошо. Расправляй крылья да лети! — И, произнеся сие, Смоленский епископ тяжелым и твердым концом зрячего креста своего больно уклюнул Александра Ярославича сперва в правое, потом в левое плечо. У князя аж дыхание перехватило от боли — в самые плечные косточки попал Меркурий. Он приложился губами к холодному серебру креста и отошел прочь.
Боль быстро прошла, а восторг остался и рос, будто из ушибленных крестом плеч и впрямь стали расти крылья. Отойдя в сторону, он теперь хотел посмотреть, как обойдется зрячий крест сего невестою. Вот подошел Брячислав. Меркурий нахмурился и стал много чего-то говорить будущему Александрову тестю и по многим местам его постукивать: и по лбу, и по груди, и по животу. Потом еще долго шли люди, пока не иссяк мужеский поток, затем пошли жены и девы. И еще долго пришлось ждать, пока не подошла ко кресту Александра Брячиславовна. Ярославич замер в ожидании, но Меркурий лишь усмехнулся, ничего не сказал Саночке, ни по чему ее не пристукнул, а сразу подал крест к целованию.
— Вот и слава Богу, чиста, ничего в ней нет для зрячего распятия, — весело произнес стоящий уже поблизости от Александра князь Брячислав. — Ну что же, свет-Ярославич, идем ли мои крылатые подарки глядеть?
Глава седьмая
КРЫЛАТЫЕ ПОДАРКИ
Нашел я того монаха, искать которого направил меня Ярославич. За три дня мы с Яковом все изъездили от торопецких окраин до Селигерского озера, по пять раз одно и то же место истоптали копытами своих коней, а все же не зря я с собой прихватил Якова с его нюхом. Днем в Великую субботу он учуял по запаху и отыскал мертвое тело в овраге. Звери ему уже успели лицо съесть и шею, прочее же тело было нетронуто плотоядными, но все истыкано колющим оружием и полностью обескровлено. Лютый зверь-человек наиздевался над ним как только мог и бросил на пожирание лесным зверям. Мы его, мертвого монаха, завернули в рогожу, привязали к порожнему коню и повезли в субботу вечером в Торопец.
Когда ехали, все во мне так и переворачивалось — в глазах так и стояло обглоданное лицо монаха с пустыми глазницами. И весь наступающий праздник оттого был мне не в радость. Наконец приехали мы в Торопец, а там весь люд уже в церкви, наступила пора встречать Христа воскресшего. Ну, я сперва пошел переоделся в свежую белую полотняную сорочку и в холщовые синие исподницы, надел праздничные красные сапожки, а поверху — новую свою темно-синюю ферязь. От переодевания настроение мое улучшилось, и я, братцы, уже гораздо веселее отправился к народу в храм Божий. Хотя объеденное лицо все еще так и стояло перед моим взором. Нечасто мне доводилось видывать таковые зрелища, не обвык я еще к образу страшныя смерти. Вот и резало это меня прямо по душе наживо.
К крестному ходу я попал уже только к окончанию, когда идущие впереди к притвору подходили. Так что «Воскресение Твое» только и успел пару раз пропеть. Но потом сумел встать невдалеке от Ярославича и видел, как он и княжна Полоцкая друг друга взорами обстреливали. Меня такие завидки взяли, что и я нашел себе в женской стороне хорошенькое личико, с которым тоже стал переглядываться. Одно только плохо — смотрю, смотрю, да вдруг опять мертвое лицо в голове выскакивает, и тотчас мысль дурная идет — вот, мол, хороша ты, девушка, а если тебя так же мертвую в овраге на съедение оставить… И злюсь на себя, что такое в мысли допускаю, а ничего не могу поделать.
Если бы Александр спросил меня о моих поисках, я бы и доложился, но ему до меня и дела нету, смотрит да смотрит на полоцкую привезеночку. Даже потом, когда христосовались, и то ни о чем не спросил меня. Совсем забыл про своего монаха. А меня любопытство разъедало — откуда он про него знал. Ну, допустим, он ждал его прихода, но как он мог знать о его смерти? Вот уж провидец!
Все мы не без Божьего дара. Яша свистать умеет как никто и нюхать умеет далеко, а еще у него слух вострый — он может землю слушать и угадывать, кто по ней идет — кабан ли, елень ли, волк или пардус [23] какой-нибудь, тако же и зайца, и лису, и птицу разную услышит и отличит. Сего ради и почитается он на Руси у нас наилучшим ловчим. Ратмир вдаль на целое поприще [24] видеть может, Миша кулаком что хочешь разобьет, Быся топоры так мечет, что в любую цель попадет. У меня тоже есть любовь к топору, но в другом веселье — я могу одним топориным ударом древо срубить. Ну если и не одним, то с двух-трех раз запросто срубаю. Меня деревья боятся. Ну и девушки тоже. Мне достаточно заговорить с какой-нибудь, и она уже моя. Ярославич говорит, грех это и надо мне поскорее жениться, но мне почему-то не хочется. Вот он — женится и пускай. Он для семьи создан, а мне в мои осьмнадцать лет еще хочется котом пожить. Ну почто и спешить-то, братцы! Ведь куда ни приедешь, везде возможно найти такую красоточку, с которой и без женитьбы уговориться просто, особенно мне, с моим грешным даром, прости Господи! Он, конечно, не то что у ловчего Якова, но, глядишь, тоже когда-нибудь пригодится.
23
Пардус — всякий крупный зверь из семейства кошачьих, чаще всего на Руси так называли самца рыси.
24
Поприще — старинная русская мера длины, равная двадцати верстам, или, по-современному, примерно тридцати километрам.
У Александра же — великое множество дарований. Он и стрелу пустит точнее других, и силач, почти как я да Миша-новгородец, и зоркий, и быстролетный, но главное — дан ему дар Божий все заранее предугадывать. Бывало, задумается и скажет: «Сейчас Ратмир в двери войдет». Глядь — и впрямь Ратмирка входит, а ждали его не ранее чем завтра, допустим. Или в другой раз молвит: «Чую, завтра снег пойдет». Откуда бы снегу взяться — тепло еще, осень только-только настала, солнце листья золотит на деревьях… А на завтра вдруг почернеет все кругом, холодное дыхание и из черных туч — белое кружево… Теперь вот он угадал про убийство монаха… А когда к нему подошел Брячислав христосоваться, я неподалеку стоял и сразу, как только зашла речь про ловчую птицу, навострил ушки. У меня, как и у Ярославича, особая любовь к соколиным и ястребиным ловам. И сразу все внутри зачесалось, до того захотелось поскорее поглядеть на полоцкие подарки. Но до этого еще следовало пройти через зрячий крест епископа Меркурия. Вот уж и впрямь — испытание! Я, конечно, заранее знал, что он мне скажет. Ну, так и получилось. Посмотрел он на меня с великой укоризной и сказал:
— Гляди! Бог накажет — бездетным останешься!
И прямо под дых мне крестом как двинул!.. У меня в глазах потемнело. От боли сложился, а Меркурий под губы крест подставил, я приложился, и боль вмиг исчезла. Слава Богу, не разверзлась земля подо мною и не пожрала меня адская бездна! Теперь можно было и на птичек посмотреть.
Я старался не упустить, когда Александр со своим будущим тестем покинут храм, но Ярославичу любопытно было еще посмотреть, как его невесту зрячим крестом будут просвечивать. Там ничего особенного не приключилось. И только после этого наконец мы отправились в Александров дом, куда слуги Брячислава уже отнесли подарочных ястребов и соколов. Когда шли от церкви до дома, уже начало светать, до восхода солнца оставалось не так долго. Александр, как водится, на рассвете начнет разговляться и до самого полуденного крестного хода спать ложиться не станет, а мне страсть как хотелось еще попасть сегодня к ижорянке Февронии. С нею я спознался еще в первый самый день, как мы прибыли сюда, в Торопец. Еще когда въезжали, я стал приглядываться к хорошеньким личикам и выглядел себе ее по всем приметам, каковые мне вельми известны. С виду ей было лет тридцать, и взглядом она, как и я, нас перебирала, будто ловец на ловах. Я тотчас с нею и забеседовал и сразу спросил, где она меня будет ожидать. Она, не долго препираясь, назначила мне встречу у себя на дому. Грех, конечно, ибо Великий пост…
Оказалось, что она хоть и звалась всеми ижорянкою, но таковой была лишь по своему мужу-ижорцу, некрещеному дикарю. Сама же она была родом наша и крещеная во Христе Боге. Муж ее был богатый рыбный купец, возивший соленую рыбу по всей Словенской Руси и далее до Киева. Но только он о прошлом годе стал лаять, так что его, дурака, пришлось держать взаперти. Чего ж не крестился-то? Вот и лай теперь! И бедная моя Феврония осталась вдовой при живом муже. Делать нечего. Стала вместо него вести торговлю, ездить с рыбами, что у нее заладилось куда лучше, нежели у мужа. В Торопце даже купила себе домик, потому что здесь у нее хорошо товар продавался. Вот и жила тут, чего греха таить, не по-вдовски. Но если кто скажет, что она в своем доме блудокорчемницу устроила, того я своим лучшим топором надвое повдоль разрублю.