Невская битва. Солнце земли русской
Шрифт:
Все поняли послы, кроме слова «папежники», которое пришлось перевести им как «рабы папы римского». Низко поклонились они великодушию Александра, но, когда уходили, все равно неистребимым своим обычаем высоко носы задирали.
— Гляньте на них! — возмутился Ванюша Тур. — Ах вы шнеки недопотопленные!
— Немца не переделаешь, — сказал сокольник Варлап Сумянич. — Из спесивой утробы на свет рождаются.
— Я не вполне понимаю, что сие означает «из спесивой утробы»? — спросил слышавший это тевтонец Ратшау.
— Да и не надо понимать! — засмеялся Александр. — А понимай лучше то, Ратша-воин, что я премного благодарен тебе и твоим немцам. Видел я, как вы доблестно бились, и я низко вам кланяюсь. И молодцы, что все живы остались, а то как я стал бы за вас перед Андреяшей Вельвеном отчитываться? Вдруг да приедет ваш местер с проверкой, не повредились ли тут его бывшие риттари.
Незатейливая шутка князя малость развеселила усталую и опечаленную видом мертвых товарищей дружину. Потом пошли смотреть, как свей своих мертвецов подбирают и уготавливают к погребению. Уносили только знатных воинов, простой битый люд оставляя на скорбном поле. Знатными же набили доверху две шнеки.
— Неужто повезут до самой Свей? — удивлялся Савва.
— А этих что, нам хоронить? — еще больше удивлялся Сбыслав, видя, что мертвые простолюдины остаются лежать без внимания. — Что за народ! Ты бы, княже, не отдавал им всех пленников, обменяй каждого нашего на одного ихнего, а которые останутся — вези в Новгород, нам работники пригодятся.
— Нам и без их работников хватает тружеников, — махнул рукой Александр. — Пущай забирают. Я слову своему хозяин.
Среди наших освобожденных пленников оказался Ярослав Ртище. Пережив позор плена, он понуро приблизился к Александру:
— Прости, княже, оплошал я, скрутили клятые папежники.
— Бог с тобою. Каждый может так попасть.
— Клянусь, в ближайшей же битве изглажу вину свою! Увидишь, яко смою срам свой.
— Верю, — улыбнулся ему Александр. Наступила июльская ночь. Небо заволокло тучами, и луна не могла просочить сквозь них свет свой.
Свей уходили, и Александр не спешил идти отдыхать, покуда не проводит их взглядом. Три шнеки, доверху груженные мертвецами, стояли в окружении остальных.
— Сейцяс зажгут, — сказал Пельгусий, стоя неподалеку от Александра со своим братом.
— Ой ли? — усомнился Савва.
— Тоцно говорю, — закивал головой ижорянин. — Таков древний обыцяй.
— Неужто запалят? — удивился ладожский посадник. — Охольные свей!
В подтверждение слов Пельгусия на реке вспыхнули огни — свей зажигали факелы. Пламя стало расти, охватывая паруса приговоренных к сожжению шнек. Одновременно зазвучали топоры, и в свете огней стало видно, как, подплыв к кораблям мертвых на маленьких лодках, свей прорубают им днища. Охваченные пламенем шнеки вскоре превратились в три ярко полыхающих на воде костра. Отвратительно запахло горящим человеческим мясом.
— Який смрад! — возмутился Ладомир. — Княже Александре, идем на одмор отдыхать. Ты си сила! Ты сделал одоленье, идем на покой.
— Догляжу, — отказался Александр. — Уже накренились, сейчас потонут.
Горящие шнеки и впрямь стали одна за другой все выше задирать свои надменные носы, уходя кормой под воду. Громким шипеньем обозначилось соприкосновение реки с жарким огнем.
— Хох! Хох! Хох-хоооо! — кричали живые свей с других шнек, приветствуя уход своих павших товарищей в Валгаллу.
— А все-таки и они молодцы, — осмелился похвалить врагов ловчий Яков.
— Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас, — пробормотал отец Николай.
Горящие шнеки все быстрей уходили под воду. Яркое зарево, освещавшее всю реку так, что хорошо можно было разглядеть противоположный берег, уменьшалось, и вновь становилось темно. И вот уже с трудом можно было увидеть, как высокие носы ненадолго замерли над водой и канули навеки, ушли на дно Невы. Живые шнеки подняли свои якоря и двинулись прочь в сторону Алатырского моря.
— Прощайте, гости дорогие! Приходите почаще! — крикнул им вдогонку князь-победитель. — У нас земли и рек вдоволь, есть куда вас уложить с почестями!
Глава двадцать первая
ПОБИТЫЕ АНГЕЛАМИ
Князь их простил, а я не мог. Беззлобно он кричал им вослед, чтобы еще приходили в гости, а меня так и распирало броситься в одну из захваченных нами шнек и плыть вдогонку, нагнать проклятых и бить, бить их, не дать им уйти из пределов страны нашей.
Зачем умолкли навеки уста Ратмира и Юряты? Кто заменит нам в нашем дружинном братстве Костю Луготинца, лучшего воина и ристалищника, веселого балагура и несравненного озорника? Еще тридцать три шнеки свои доверху набейте мертвецами и уведите их в огне на дно реки, а и тем не перевесится чаша весов, на которой лежат Ратмир, Юрята и Костя. И это только трое. А скольких еще недосчитались мы — Пузача, Еньдропа, Наместа, Всеволожа Ворону, иных… Конечно, не так много, как могли бы недосчитаться, но кисть руки отруби или всю руку — все равно больно!
А главное, так и не услышал я слов прощения мне из уст Ратмирушки. Остыли его певучие уста, навсегда закрылись, не зачирикают на своем новгородском щебете. И не скажут больше: «Так уж и быть, Савка, прощаю тебя, собаку! Давай обнимемся, брате!»
От этой мысли я не утерпел тогда, и вновь слезы густыми ручьями хлынули из глаз моих. К счастью, никто их не видел — Александр и присные во все глаза сверлили ночь, глядя, как уплывают недобитые папежники. А ночь, в отличие от предыдущей, стояла темным-темная, хоть глаз выколи, и разглядеть во мраке уходящих свеев мог уже только один человек — наш остроокий князь Александр.