Невская битва
Шрифт:
Боярин Федор выступил им навстречу, приблизился к гонцу и сказал, указуя на Андрея и двух женщин:
— Князь Александр Ярославич со своей матерью, великой княгиней Феодосией Игоревной, и своей супругой, княгиней Александрой Брячиславной, рады приветствовать гостей из земли Свейской. А я — бывший пестун князя Александра, боярин Феодор Даниилович.
Гонец напустил на себя еще большей важности, сделал несколько шагов в направлении князя Андрея, небрежно поклонился и прежде, чем вымолвить хотя бы первое слово, громко и беззастенчиво избрюхнул, словно ему пучило живот всю дорогу до Городища, и лишь тут он счел достойным облегчиться от гнусных воздухов. Мгновенно в палате запахло гнилым.
— Вот те раз! — фыркнул князь Андрей. — Хорошее начало! Это, стало быть, по-вашему, «здравствуйте»? А что же двое других не здороваются?
— Аз есмь посол от великого государя, короля Сверижского королевства Эрика Эрикссона Леппе, — надменно заговорил гонец. Речь его звучала вполне по-русски, хотя и с небольшим и будто бы даже нарочитым искажением. — Мое имя Янис Бесстрашный. Со мною знаменитые рыцари — Магнус Эклунд и Пер-Юхан Турре.
— Вот именно, что Пердурре, — чуть слышно прохихикала Феодосия.
— Я Александр, сын Ярослава-Феодора, великого князя Русского, который ныне пребывает в стольном граде Киеве, — произнес громко Андрей, с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться на матушкину шутку. — Приветствую послов короля Эрика и прошу
прощения за то, что русское приветствие не отличается такой изысканностью, как свейское.
— Прежде всего я должен удостовериться в том, что разговариваю действительно с конунгом Александром, — нагло сказал гонец Янис. — В Новгороде несколько человек мне сказали, что князь Александр и его дружина вчера покинули город для того, чтобы идти и сражаться с нашими войсками.
— Сие есть неправда, — ответил князь Андрей, не моргнув глазом. — Аз есмь Александр, а дружина моя и впрямь отправилась вчера в сторону Ладоги и далее, чтобы усмирить взбунтовавшееся племя весичей, которые противятся свету Христовой истины.
А что до новугородцев, то я нарочно пустил слух, будто я сам отправился вместе с дружиной, и даже послал вместо себя человека, похожего на меня. Хочу проверить, как жители Новгорода ведут себя в мое отсутствие, и своими глазами увидеть, преданы ли они мне или неверны. Посему никто из новгородских жителей не скажет вашему посольству, что я здесь, на Городи
ще, и вас троих прошу не выдавать моей хитрости. А если вы проболтаетесь, я повелю нагнать вас и продержу в заключении до тех пор, пока дружина не вернется из весьских земель.
— Обещаем не сказывать никому, — с надменной усмешкой ответил посол Янис и вновь огласил палату шумным воздухоизвержением.
— Принимаю сей трубный глас иерихонский как лучшее скрепление твоей клятвы, — улыбнулся князь Андрей, и по палате пробежал веселый смех.
— Полагаю, тебе станет не до смеха, когда ты прочтешь грамоту от мейстера Биргера Фольконунга и епископа Томаса Абосского.
— О Боже! У них еще и епископ Абосский! — снова, но уже громче, прыснула Феодосия Игоревна. Это многие услышали и вновь рассмеялись. Невозможно было терпеть чванливые лица послов и все их наглое поведение.
— Подтверждает ли великая княгиня, что сей муж есть ее истинный сын Александр? — спросил гонец Янис, не обращая внимания на веселье русичей.
— Да я на Библии готова поклясться, что он есть истинный мой сын! — возмутилась Феодосия и при том не солгала.
— Мне приходилось однажды видеть великую княгиню Феодосию, и потому я верю, — сказал наглый Янис, снял наконец правую руку с цевья своего меча, залез в сумку, висящую у него на плече, извлек оттуда скрученную в свиток грамоту Биргера и протянул ее боярину Федору. Тот подошел к Андрею Ярославичу и передал грамоту ему.
— Слышал я, что конунг Александр Ярослафович умеет читать по-нашему, — продолжая как бы нарочито искажать русскую речь, произнес гонец Янис. — Посмотрим, сможет ли он прочесть грамоту.
Князь Андрей на сей раз смутился. В отличие от брата, он до сих пор не усвоил ни одного языка, кроме русского, и, когда он развернул грамоту, латинские буквы так и заплясали в его глазах непонятицей.
Но ему никак не хотелось опростоволоситься, и он сделал вид, будто читает грамоту. О содержании можно было догадаться — свей бросали вызов, и Андрей разыграл удивление и огорчение, нахмурил брови, отбросил грамоту в сторону, Феодосия подхватила ее, развернула и стала читать. Она, в отличие от своего сына, была сведуща в разных грамотах.
Андрей Ярославич грозно встал со своего кресла и произнес:
— Передай своему господину, что я готов с ним сразиться! Я рад, что он так смело вызывает меня на бой. Жаль, что дружина моя отправилась в весьские земли, иначе я бы сегодня же начал сборы и завтра же выступил в полк. Теперь мне понадобится три-четыре
дня, но пусть твой местер знает, что через пять дней мы встретимся с ним и по-мужски опознаем, кто есть сильнейший лев — русский али свейский.
— Возможно, Александр хочет передать местеру Биргеру Фольконунгу свою ответную грамоту? — спросил Янис.
— Незачем, — отмахнулся Андрей Ярославич. Уж написать-то по-латынски он точно бы не сумел. — Можете вернуться к своему Биргеру. Скажите, я рад буду сразиться с таким благородным воякой, особенно если он столь же искусен в пускании благоуханных возду-
хов, как ты, коего он послал ко мне, как видно, не случайно.
— Хорошо, я все передам моему господину, — ухмыльнулся Янис и легонько поклонился. При этом он в третий раз удивил всех своим искусством, но теперь уже никто не посмеялся. В глазах у всех, кто был в палате, светилось жадное желание наброситься на свеев по первому знаку Андрея и разорвать наглецов в клочья.
— Ступайте, — сказал гонцам князь Андрей. — Перед дорогой вас накормят со всеми приличиями. Я распоряжусь, чтобы дали побольше гороху.
ЛАДОГА
В это самое время, когда мнимый Александр беседовал с наглыми посланцами Биргера, истинный князь Александр Ярославич снова стоял на носу своей ладьи и с удовольствием наблюдал, как все ближе становятся очертания Рюриковой столицы. Здесь, как и в Новгороде, было солнечно, омытые вчерашним дождем берега реки так и сияли сочной смарагдовой зеленью. Встающие слева по борту судна дома и башни радовали глаз своей крепостью, но краше всех вырастал величественный белокаменный Георгиевский собор, увенчанный серебряным куполом.