Невская битва

Сегень Александр Юрьевич

— А правда ли, Славич, будто сей храм в честь приснопамятной победы над свеями же и воздвиг­нут? — спросил отрок Савва.

— Правда, — сказал другой оруженосец Алексан­дра Ратмир.

— А я не тебя спрашиваю, олух! — сердито огрыз­нулся Савва.

— Что вы за люди! — осерчал на них Алек­сандр. — Неужто нельзя мирно жить? Неужто мы, русские, не можем без того, чтобы не мутузить друг друга?

— Да я-то тут при чем! Это все Савка! — обиделся Ратмир.

— Кому Савка, а кому Савва Юрич, — отозвался соперник.

— Аки дети, ей-богу! — покачал головой Алек­сандр.

— А Христос и заповедовал: «Будьте аки дети, — сказал Савва.

— Ну не в таком же разумении, чтобы по-детски вздорить друг с другом! — У Александра уже вовсю че­сались кулаки хорошенько избить чересчур ершисто­го Савку. — Как же я тебя измордую, Савка, только дай срок, вернемся с победою в Новгород!

— Сам же строжишься, что деремся, а сам же и драться намерен… — обиженно проворчал отрок.

— А про ту победу над свеями до сих пор тут все помнит — и деревья, и травы, и даже облака, — сказал князь Александр, вздыхая с благоговением и мечтая о том, чтобы повторить ту победу. — Сей град Ладога искони славен на Русской земле. Наши наидревлей-

шие князья основали его еще Бог весть в какие басно­словные времена. Возможно, и Новгорода еще не бы­ло, и Киева, не говоря уж про Переяславль и Влади­мир, а Ладога уже тогда стояла тут.

— Сего не может быть, чтоб прежде Новгорода, — возразил боярин Ратибор Клуксович. — Новгород повсегда стоял.

Александр сделал вид, будто не слышал, и продол­жал:

— Одно время варяги захватили нашу Ладогу, ста­ли называть ее по-своему Альдогой. Им сие место зело по сердцу было — сидишь себе тут, захотел — вверх по Волхову поднялся до Новгорода, пограбил окрестнос­ти, да и назад. Разбойники, одно слово.

— Чисто яко нонешние свии, — добавил Ратмир.

— Ну чо ты встреваешь! Сиди да хлопай ушатами своими, слушай, — ущипнул его Савва.

— Потом их вышибли отсюда навеки, — продол­жал Ярославич. — Но когда новгородцы призвали к себе первым князем варяга Рюрика, то он именно тут, в Ладоге, основал столицу свою. Здесь, как сказы­вают, и Олег Вещий принял смерть от коня своего.

— Как это? — спросил удивленно Домаш.

— А так. Он здесь доживал свой век. Сюда при­ехал на старом своем коне, на коем еще до Царьграда ходил. И когда прибыл в Ладогу, местные волхвы предрекли ему, что от сего коня он и погибнет. И толь­ко предсказание ими было вымолвлено, конь возьми да и околей. Олег волхвов на смех: «Хороши же вы, волхвы! Как же фарь мой теперь мне смерть прине­сет?» Но прошло несколько лет, и однажды во-о-он на том холме он набрел на голый остов коня любимого. Наступил ему на голову, а из мертвой головы фаря — аспид! Он там себе гнездо свил внутри конского чере­па. И — хвать князя Олега за ногу ядовитым зубом! Так и сбылось предсказание волхвов, и Вещий Олег принял смерть от коня своего.

— Ишь ты! — покачал головой Домаш.

— Що ли ты ни разу не слыхал про то! — удивил­ся Юрята.

— Да слыхал що-то такое, только не сведал, що сие тут, в Ладогах, было, — почесал в затылке Домаш Твердиславич.

— Его, Олега, затем в Киев перевезли и там похо­ронили, а вот остов коня его, говорят, где-то до сих пор на том холме лежит, но кто его сыщет — тому смерть неминуемая, — поделился своими познаниями Юрята Пинещенич.

— Так что, — продолжал Александр, — место сие для свеев, ибо и они потомки варяг, лакомое. Они сюда вечно будут устремляться. Они нашу Ладо­гу именуют ныне Альдегабург, что по-ихнему озна­чает «старый город». И хотят Альдегабургом вла­деть. Затем и местер сюда двигается, дабы отсюда по Волхову напасть на Новгород, а здесь возродить свое владычество. Собору сему уже почитай скоро сто лет будет. Тогда, во времена Андрея Боголюбского, в Свеях тоже был король Эрик. Он привел сюда свои

шнеки с войском, но не мог захватить город, потому что жители под руководством посадника Нежаты храбро и стойко держались, покуда не пришли с вой­ском князь Ярослав-Николай Ольгович и новгород­ский посадник Захарий Неревинич. Они вместе с ладожанами и разгромили свеев. Пятьдесят пять шне­ков было свейских, а спаслись и ушли в Нево озеро только двенадесять. Многих свеев тогда в полон взя­ли, многих и посекли. Славная была победа! В честь нее и заложили поприще храма, и сам храм быстро воздвигли. Говорят, всего два лета понадобилось, чтобы закончить строительство. И вот, глядите, ка­ков красавец собор!

В это мгновение они как раз проплывали под са­мым собором Святого Георгия, приближаясь к приста­ни. Все с восторгом обозревали белоснежное чудо.

— И вот, братья мои, гляньте, как чудесно все по­вторяет Господь Бог наш, — громче прежнего загово­рил Александр, воздымая руки к небесам. — Прошло менее ста лет, и нам суждено повторить ратный подвиг предков наших. Снова Эрик, хоть и другой, послал сю­да своих кметей, жаждущих насадить на Русской зем­ле проклятое латынство. Только их уже не пятьдесят шнеков, а сто, как подсчитал наш дозорный акрит81 Филипп Пельгуся. Вдвое больше. Но сколько бы их ни было, мы должны одолеть их, ибо не в силе Бог, а в правде, и я знаю — с нами Бог, разумейте языцы!

— Воистину! — густым голосом воскликнул отец Николай, широко осеняя себя и других крестным зна­мением.

— С нами Бог! — оживленно подхватили разом и Савва, и Ратмир, и Миша, и Юрята, и многие другие, кто сидел на Александровой ладье.

— С нами Бог! — откликнулись с ладьи, поспеваю­щей за ними следом, и покатилось по остальным ладь­ям: — С нами Бог!..

Только что еще все сидели расслабленные, вялые, лениво оглядывали плывущие мимо берега Ввлхова, но вот уже по слову Александра вскочили, аки львы, веселые, в глазах огонь и озорство, в мышцах искры играют — эх, хороши! И он залюбовался, глядя на со-ратничков своих, — али же с такими не одолеть свей-ского местера!

Иеромонах Роман вдруг в порыве восторга подхва­тился, приблизился к Александру и прижался лбом к его плечу, замер так, потом вернулся на свое место. Все молча — второй уже год, как он хранил обет мол­чания.

Ладья вздрогнула, толкнувшись боком о пристань.

В Ладоге первым делом отправились в Георгиевский собор на службу, которая мигом оживилась, как только появились такие необычные прихожане. Чти­ли память мучеников Феодора варяга и сына его Иоан­на, убиенных в Киеве накануне крещения Руси. Князь Александр вдруг проникся мыслью о великом князе Владимире, который, аки Савл, долго был гонителем христиан, при нем-то и были принесены в жертву идо­лам Феодор и Иоанн, а потом душа его проснулась, и он сделался русским Павлом, озарил землю нашу Светом Разума…

А ведь память Владимира тоже скоро отмечаться будет — через три дня, в пятнадцатое июля. Смотри, как получается, — вчера был день его бабки, княгини Ольги, сегодня — умученные им Феодор и Иоанн, а вскоре и сам он — Красно Солнышко! И крестильные власы его теперь в ладанке на груди у Александра… Все одно к одному. На Владимира биться будем! — оза­рило душу Александра какое-то светлое наитие.

Так и получалось. У ладожского посадника имя оказалось под стать граду — Ладомир, а сокращенно, по-новгородски, Ладко. Когда после литургии собра­лись у него, он сказал: