Невская битва
Шрифт:
Жизнь взволнованно шевельнулась в погубленном теле тверского воеводы, и тотчас, подобно спавшей собаке, которую вспугнули чьи-то недобрые шаги, бешеная боль взвилась во всем теле, зарычала, забилась, загремела железной цепью, залаяла, заорала во весь голос. Он хотел застонать или даже вскрикнуть, но силы вмиг покинули его, и он стремительно понесся вон из этой избы, куда-то вбок, потом великим скачком вверх и вниз, мелькнула картина недавней битвы, в которой он сражался не хуже всех своих прежних битв, и потому совершенной неожиданностью стало для него то, как он пропустил этот удар, который и тогда еще, как казалось, не представлял слишком большой опасности, и лишь падая с коня, Кербет понял, что насквозь пробит копьем и что это, наверное, — смерть…
Но теперь это мелькнуло как что-то уже совсем малозначащее, легкое и пустое. Смерть, казавшаяся при жизни пугающей, тяжелой, страшной, лопнула и вмиг отсохла, отлетела, как отлетают все страдания и страхи роженицы сразу после того, как она разродится. Лишь где-то далеко за спиной все еще слышался жалобный и пронзительный голосок сына: «Тятя!», и что-то связанное с этим голоском родной кровью еще неуютно шевелилось внутри, но впереди уже вставало нечто огромное и многообразное, всепоглощающее и всесильное, к которому непреодолимо приманивалась душа и летела все быстрей и быстрей. Там, впереди, золотым заревом разрасталось великое знание, по сравнению с которым все предыдущее уже казалось жалобным и смешным.
Потом он вынырнул из него ненадолго, весь насквозь пропитанный потусторонним золотом, малая частица того непомерного мира, из которого его ненадолго отпустили, он даже почувствовал зимний холод и запах приближающейся весны, и он увидел снега и холмы, и все еще черные леса, и зайца, бегущего стремглав через поле, и дымы над далеким селением, в котором он умер и из которого отроки повезли его бездыханное тело в Тверь; и он видел все это не глазами, а всем своим новым существом, сплошь состоящим из зрения и осязания, вкуса и обоняния, мысли и знания.
Но главное, что он успел увидеть, прежде чем полететь в Тверь, где ему хотелось еще раз посмотреть на жену и детей своих, — это суровое и грозное русское войско, ступившее на лед Чудского озера, и он развеселился, любуясь своими соратниками, в отличие от него, все еще живыми и земными. Он радовался, ибо теперь-то прекрасно знал, чем кончится грядущая битва.
И смешно ему было видеть там, далеко-далеко, надвигающуюся тучу немецкого войска, еще не ведающего о том, что ему суждено погибнуть на льду этого озера, а иным и провалиться под лед в студеную и черную воду смерти.
Он засмеялся, ликуя о предстоящей славе русского оружия. Смех его зазвенел в небе над ледовым озером, как бывает звенят в поднебесье рассекающие воздух крылья стрижей или ласточек, и княжий ловчий полочанин Яков Свистун задрал голову, с недоумением вглядываясь в небеса, вперивая взор свой прямо в Кербета, но не видя его и потому еще более недоумевая.
СЛАВНЫЙ РЫЦАРЬ КЮЦ-ФОРТУНА
Великолепный шлем был у мейстера Вельвена — тяжелый, округлый, с орлиной головой во лбу и с высокими, изящно выгнутыми крыльями, так что получалось, будто у него вместо головы сидит грозный стальной орел, уже высмотревший себе добычу и вот-вот готовый вспорхнуть.
Хороши, ничего не скажешь, были шлемы и у многих других рыцарей. У Фридриха фон Моргенвега на голове сидел огромный коршун, тоже развернувший крылья, чтобы лететь на добычу. Правда, тяжеловато, должно быть, в таком шлеме, шею надо иметь даже не дубовую — чугунную. Рогир фон Стенде нес на голове целую бычью голову из меди с округлыми, вывернутыми назад рогами. У Габриэля фон Тротта в разные стороны растопыренно торчали рога. И у многих шлемы были рогатые или крылатые. У некоторых, как, например, у Дитриха фон Альзунга, из темени шлема торчала когтистая орлиная лапа. А братья фон Прего-ла имели на шлемах лапу львиную, Андреас — правую, а Михаэль — левую. Иные несли на шлеме пышное птичье оперение. У Клауса фон Бикста на макушке красовался конный всадник. У братьев фон дер Хейде, недавних фогтов, изгнанных из Плескау, — ощерившиеся псы. У Бруно фон Вельбарка — рука с указую-щим перстом. Винтерхаузен на свой шлем настоящий человеческий череп нахлобучил. Но, без всякого сомнения, самый изысканный шлем был у Йоргена фон Кюц-Фортуны — круглый, в виде черной тучи, на вершине которой, касаясь шлема одной только ножкой, летела сама богиня счастья с длинным мечом в руках. Умелец Антонио из Венедига изготовил сей непревзойденный шлем в Мариенбурге по личному заказу Йоргена. Он же выковал ему и пышные доспехи — пластинчатый панцирь на толстом кожаном основании, узорчатые наплечники, наколенники и щитки.
Род Кюц-Фортуна был древним, далекий предок Йоргена сражался с венграми под началом Генриха Птицелова и особенно отличился в битве при Риаде, где и получил от самого императора свое замечательное прозвище, означавшее «поцелуй Фортуны». Кло-тар фон Кюц-Фортуна служил при Генрихе IV, а его племянник Андреас шел в Палестину вместе с войсками Фридриха Барбароссы и лично видел, как тот утонул в речке Селефе. Потом род изрядно захирел, но Те-одорих фон Кюц-Фортуна возродил его из пепла, доблестно служа у гроссмейстера Генриха фон Зальца.
И вот теперь его сын, Йорген, шел в поход на русичей, неся в левой руке красный щит с изображением богини счастья, но уже не с мечом, а с рогом изобилия, из которого лезли и почти уже сыпались плоды. Красивей ни у кого не было щита! Да и белоснежный плащ, украшенный черными крестами, был на Йорге-не из наилучшего диксмейденского сукна. И конь, купленный им в прошлом году на Вербное воскресенье и потому носящий прозвище Пальмен, вызывал восхищение всего рыцарства — бурый бранденбургский тяжеловес, наученный во время битвы кусать врагов и их лошадей. Умница необыкновенный. Когда после недавнего боя у селения Мост бросились было догонять удирающих русских, некоторые напоролись на разбросанные коварными русичами кованые шипы, а Пальмен при виде первой упавшей лошади встал как вкопанный и ни шагу вперед, а не то бы, глядишь, и он напоролся. А ведь за него было уплачено, шутка ли, двести марок серебром.
В этой битве Йорген фон Кюц-Фортуна отличился не менее, чем его далекий предок в сражении при Риа-де. Ведь это именно он пронзил своим длинным французским копьем одного из главных русских полководцев, которого русичи с огромным трудом сумели вынести с поля боя, но вряд ли они сумеют его спасти, ибо удар был точный и смертельный — в правую половину груди. Жаль, не удалось захватить поверженного врага — так хотелось срезать с него подбородок вместе с длинной и красивой бородой соломенного цвета, она могла бы стать украшением в имении Йоргена на морском побережье под Виндау.
Теперь надо было ждать, покуда будет одержана победа в грядущем сражении, и только потом разыскивать труп сраженного им воеводы. Он вместе с Вель-
веном много ездил по Гардарике, хорошо изучил этот народ, не знающий ни в чем чувства меры. Если русич доблестный и честный, то эти доблесть и честь распирают все его существо и вываливаются наружу, как плоды из рога изобилия. Такому предложи все богатство Тевтонского ордена за клочок земли под Новгородом, он не уступит. А если русич подлец, то он и подлец наиподлейший, за один зольтинг117 продаст всех своих соседей и всю свою родню в придачу.