Невыдуманные рассказы о невероятном
Шрифт:
Рав Бен-Ами рассказывал о библейском событии так, словно был его очевидцем. Вот и сейчас, эпизод, когда Эйсав, почитая родителя, решил приготовить Ицхаку самое изысканное блюдо, и для этого целый день охотился на оленя, подвергая свою жизнь опасности, вдруг приобрело неведомый ранее глубокий философский смысл. Сколько раз профессор видел изображение двух скрижалей завета с десятью заповедями! Но только сейчас рав Бен-Ами донес до него глубокий смысл того, что заповедь "Почитай отца твоего…" написана на первой скрижали, еще до запретов "Не убий", "Не прелюбодействуй", "Не укради".
У
Рав, воплощение любезности, усадил профессора рядом с собой и весь превратился во внимание. Словно пришел к нему старый добрый знакомый. Опытный ученый не клюнул на эту приманку. Но уже потом, вспоминая начало беседы, профессор заметил, что разговаривать с этим молодым человеком было так же интересно, как со своими юными талантливыми коллегами. Не ощущалась разница в возрасте.
– Два положения, уважаемый рав, заставили меня обратиться к вам с вопросом. Во-первых, почему вы считаете, что Эйсав захотел приготовить Ицхаку изысканное блюдо из почтения к родителю, а не из желания получить отцовское благословение? И второй – если я хорошо помню этот текст, там даже не упоминается охота на оленя или опасности, которым подвергался Эйсав.
– Отвечу сперва на второй вопрос. Вы, безусловно, знаете, что существует устная Тора и рабанические источники, написанные на ее основе. Вот откуда сведения об охоте Эйсава. А теперь ответ на первый вопрос. Ицхак попросил Эйсава принести ему пищу. У Эйсава не было никаких сомнений в том, что он получит благословение. Одно лишь желание приготовить отцу самое изысканное блюдо заставило его пойти на охоту.
– Выходит, Эйсав был наказан за добродетель, а Иаков награжден за обман?
– Так может показаться, если читаешь Тору как беллетристику, а не как, скажем, учебник органической химии. Во-первых, не Иаков, а его мать Рывка была автором обмана. Во-вторых, этот обман стал судьбоносным для нашего народа, что, конечно, не делает обман легитимным. Иудаизм не оправдывает обмана даже для достижения святой цели – обмана во благо. И хотя, в-третьих, не Эйсав, а Иаков унаследовал веру отца и деда в единого Творца, а именно это было необходимо для дальнейшего хода истории, он дважды был наказан за обман. Сперва обманут Лаваном, а затем, еще более тяжко, при обстоятельствах, почти подобных тем, при которых Эйсав потерял отцовское благословение.
– Не понимаю.
– Элементарно. Иаков послал любимого сына Иосифа разыскать братьев, пасущих стада. И сын исчез. Иаков поверил солгавшим сыновьям, что Иосифа растерзали звери.
– Да, но ведь, выражаясь шахматным языком, это была многоходовая комбинация. Не будь Иосиф продан в рабство, не стань он затем фактическим правителем Египта, Иаков и его потомство погибли бы от голода в Ханаане. И завершилась бы на этом история еврейского народа.
– Безусловно. Но каково старому Иакову долгие годы пребывать в трауре по любимому сыну, первенцу любимой жены Рахели? Разве это не наказание? Но мнимый грех Иакова, ко всему еще, искупал Иосиф, брошенный в яму, проданный в рабство исмаилитам, страдавший в египетской тюрьме.
– Выходит, дети расплачиваются за грехи родителей?
– В какой-то мере. Вспомните заповедь на скрижали: "Я, Господь Бог твой, Бог ревнитель, карающий за вину отцов до третьего и четвертого рода, тех, которые ненавидят Меня, и творящий милость до тысячных родов любящих Меня и соблюдающих заповеди Мои". Наследники обязаны отдавать долги родителей. Кстати, если я не ошибаюсь, вы не религиозны?
– Вы правы. Я просто верующий.
– Вы стали верующим уже здесь?
– Нет. В Израиль я приехал двадцать три года тому назад. А верю я столько, сколько помню себя. Я родился в семье религиозных евреев. Но даже если бы не это, я мог бы точно указать день, когда моя вера приобрела, если можно так выразиться, материальное основание. Мы жили в подольском местечке Смотрич.
Рав Бен-Ами посмотрел на профессора, как ему показалось, еще внимательнее, чем прежде.
В ту пору мне было восемь или девять лет. Помню, это случилось во время голода. В группе, – в школе тогда еще не было слова "класс", классом называли только общественную формацию, обществоведение мы уже проходили, – так вот в группе я чувствовал себя весьма неуютно. Отца все время тягали в ГПУ и сажали в тюрьму за "золотуху". Сколько нас не обыскивали, золота так и не нашли, потому что его не было. Но ГПУ не унималось.
А в группе соседский мальчик Герш не оставлял меня в покое, называя нэпманским отребьем, кулаком и еще как угодно. Ему-то было хорошо. Его отец Велвл был коммунистом. Мои родители говорили, что до прихода большевиков в нашем местечке не было более отъявленного бездельника, чем этот никчемный человек. Велвл раскулачивал трудолюбивых крестьян в соседних селах. И вообще, как говорили тогда, он был шишкой.
В тот несчастный день все евреи местечка заполнили выложенные булыжником улицы, окружавшие синагогу. Синагога у нас была знаменитая. Мне, ребенку, она вообще представлялась грандиозной. Большое двухэтажное здание. Причем, этажи не нынешние. Высокая крутая двухскатная крыша из оцинкованного железа. Фигурные металлические украшения на углах, у водостоков. А на коньке – шестиконечная звезда.
В тот день евреи толпились вокруг синагоги, но войти в нее не могли: власти приказали разрушить это здание – опиум для народа. В соседнем селе уже разрушили церковь.
Люди стояли, как на похоронах. Пришли и украинцы. И они молчали.
Чины из окружкома партии, из округисполкома и ГПУ уговаривали людей взять привезенные на подводе инструменты и приступить к разрушению. Но не только евреи, даже украинцы не соглашались. Украинцам предложили хлеб. Вы знаете, что значил в ту пору хлеб? Но ни один из них не согласился принять участия в разрушении синагоги. Они говорили, что Бог не простит такого святотатства.
И тогда из толпы вышел наш сосед Велвл, отец моего заклятого врага Герша. Он взял тяжелый колун и полез на крышу. К стене была приставлена лестница, связанная из трех частей. Во всем местечке не оказалось лестницы, достающей до крыши. По скату на четвереньках Велвл дополз до конька и занес над головой колун, чтобы сбить шестиконечную звезду. Колун, вероятно, был Велвлу не по плечу, даже если бы тот стоял на ровной поверхности, а тут – крутой скат. Велвл покатился по крыше вниз, и, увлекая за собой оторвавшийся водосток, плюхнулся на булыжник.