Нея
Шрифт:
Кондитерский магазинзик в доме за вокзалом был открыт, и Виктор, подумав, вступил в его сухое, розовое нутро. На близком прилавке в два ряда лежали сладости. Зеленые, коричневые, красные. Справа — леденцы, слева — шоколадные фигурки. В центре — "медальки" печенья на россыпях белого драже.
Виктор принюхался.
Сладости почти не пахли.
— Запах — самое сложное в синтезировании пищи, — из глубины магазинчика выступил сутулый старик. — Даже мясо здесь по большему
— Я знаю, — сказал Виктор.
— Пустынников, — подал руку старик.
— Рыцев.
Старик посмотрел на него, улыбаясь.
На нем была старая вязаная кофта, наверное, еще с Земли, рубашка и мятые брюки. Руки его, опущенные на пластик прилавка, слегка подрагивали.
— Мои конфеты тоже не пахнут, — сказал он. — Но над вкусом я поработал. От шести до девяти месяцев у меня уходит на новый вкус. Хотите попробовать?
— Не откажусь, — сказал Виктор.
— Это приятно.
Пустынников, наклонив голову, сместился к шоколаду, поднял прозрачную крышку. Сложенные щепотью коричневые его пальцы поплыли над елочками, ежиками и зайцами.
— Вот это.
Он выбрал шоколадную раковину, завернувшуюся плоской спиралью, и протянул ее Виктору. Рыцев взял, бравируя, положил в рот целиком.
— Тает плохо, — предупредил Пустынников.
— Угу.
Виктор принялся жевать.
Вкус был странный. Приторный, вязкий. Конфета прилипала к зубам и к небу. Но все же…
Виктор прикрыл глаза.
Нет, он не помнил такого вкуса. Честно говоря, он давно уже забыл, что ел не только на Земле, но и на корабле-ковчеге, запах, цвет, консистенцию.
Все забыл.
— Странно.
— Не совсем удачно, да? — Глаза у Пустынникова были тревожны. — Где-то я, наверное, не то добавил. Мне, правда, казалось, что это достаточно близко к настоящему шоколаду.
Виктор помотал головой.
— Да нет, вполне. Запить бы только.
— Это пожалуйста.
Старик ушел в боковую дверцу и вернулся со стаканом воды.
— Мне сказали, — Виктор отпил, — что о пропаже Неграша вы знаете больше, чем кто-либо здесь или в столице.
— Они правы, — просто ответил Пустынников.
Виктор отпил снова.
— Но вы не упомянуты в отчете Шумнова.
— И это так, — старик принял стакан обратно. — Я нигде не упомянут. Тем не менее, и Игорь Шумнов, и все остальные непременно приходили ко мне.
— Почему же тогда?…
Пустынников улыбнулся.
— Разве они здесь что-то решают?
— Изви… ните.
Воздуха внезапно стало не хватать.
Виктор, багровея, прислонился к стене. Затем сполз по ней ниже на ватных, подминающихся
Вдохнуть никак не получалось. Взгляд поплыл, расфокусировался, два растущих из одного Пустынниковых уставились на Виктора доброжелательно, но с легким сожалением.
На улицу, конечно, на улицу. Здесь — крамола. Кто же решает? Никто не решает. Наставляет, советует. Слушайся, слушайся.
А конфеты хорошие.
Виктор упал, прополз к выходу, безжалостно скребя локтями по полу. Скатился с низкой ступеньки.
Воздух со свистом хлынул в легкие.
Дышать, дышать. Виктор смотрел на облака, тяжелыми складками занавесившие небо. В проходе между стеной и прилавком, не покидая своей кондитерской, стоял Пустынников. Не подходил, и это было хорошо.
— Вы… там… — махнул рукой ему Виктор. — Стойте.
— Стою.
— И все… так?
Пустыников пожал плечами.
Значит, все. Вот же… Рад, я рад. Я молчу. Я даже внутри себя молчу. Просто рад. Чистая, незамутненная радость. Да. Позволили дышать.
Наказали, а потом позволили. Это ли не?…
Виктор кое-как сел. От накатившей слабости сами собой закрывались глаза. Мир гас и вспыхивал снова, каждый раз чуточку другой, чуть-чуть иначе окрашенный.
Проросшая на стыке тротуара и асфальта проезжей части трава завивалась вокруг пальцев.
— А вас… — Виктор с трудом повернулся к Пустынникову. — Вас почему не наказывают?
Старик ответил ему ясным, чистым взглядом.
— За что?
— Как же…
Виктор замолчал. Конечно, если нет логики, а есть желания… Все равно. Не справедливо.
— Знаете, что, — сказал Пустынников, отступив за прилавок, — приходите ко мне завтра. Завтра вечером.
— Я приду.
— Я бы так уверенно не говорил.
— Почему?
— Господин Рыцев, четверть века уже я слушаю эти обещания. Следователи до вас, уезжая, увозили их с собой.
Виктор поднялся.
— Вы меня не знаете.
Сейчас бы шляпу на глаза. Но нет шляпы.
— Я буду рад ошибиться, — сказал Пустынников, щурясь. — Я старше, но все равно… В любом случае, жду вас завтра.
— Я приду, — повторил Виктор.
Кивнув старику, он побрел от магазинчика прочь, совершенно без мысли, куда он идет. Ноги вели. Ноги хотели на центральную площадь. К пассажу. К Вере. Виктор дал ногам карт-бланш.
Дома покачивались, налево-направо, направо-налево, их даже приходилось поддерживать то одним, то другим плечом. Или это его мотало так, зигзагом по всей улице? Не важно. Он здесь один, ему некого пугать своими проходами.