Нейлоновая шубка
Шрифт:
— Я до Афанасия.
— А до него уже с горилкой повстречався!
— Так я ж не пьяный, — заверил Федя. — Я самую малость…
— Иди с богом! Нету Афанасия!
— А где ж он?
— Не знаю, — ответила Горпина Алексеевна и захлопнула калитку перед самым носом Акундина.
Горпина Алексеевна сказала неправду. Афанасий Корж был дома. Он стоял перед женой, которая
— Не надену я ее, Афанасий, — говорила Катерина. — Очень уж она в глаза бьет. Как-то неудобно. Право слово, неудобно…
— «Неудобно, неудобно»! Не на посиделки идешь… Да и холодно сегодня.
— Как-нибудь в другой раз…
— Когда же ее надевать, как не в театр!
Катерина сдалась.
В это время Акундин подходил к свинарнику. По дороге он несколько раз прикладывался к бутылке со спиртом. Бизнесмена сильно пошатывало.
Свинарник был закрыт на тяжелый засов. Акундин не без труда открыл дверь. В старом деревянном сарае было чисто, светло.
— Гигиену развели, — саркастически сказал Федя, сплевывая на спину какой-то свинье. — Гоните мух, мойте фрухты перед едой, язви вашу душу!
Он пошел вдоль самокормушек. Свиньи, сладострастно похрюкивая, уничтожали корм.
— По науке жрут! — с ненавистью сказал Федя. — Афанасию блямбочки зарабатывают!
За отдельной перегородкой он увидел Яхонта.
— Давай, фон барон! — сказал Федя, тыча его бутылкой в бок.
Яхонт с достоинством повернулся. Феде показалось, что грудь хряка — без малого два метра в обхвате — заслонила белый свет.
Яхонт ткнул рылом в перегородку, видимо ожидая подачки. Федя сунул ему под пятачок шиш. Яхонт игриво хрюкнул.
— Пшел вон, сволочь! — рассвирепел Акундин и поднял ногу, чтобы ударить хряка по пятачку.
Акундин потерял равновесие и упал спиной на цементный пол. Заветная бутылка вылетела из рук и разбилась.
— У-у-у-у-у, язви вашу душу! — взвыл Федя.
Ему было до слез жаль спирта. Он поднялся с пола. Долго зажигал непослушными руками спички, пытаясь закурить.
Хряк, не дождавшись подачки, повернулся к нему задом.
Федя вышел из свинарника, ругая нехорошими словами Коржа, нахального хряка, тимофеевскую общественность.
Если бы Федя обождал еще несколько минут, он увидел бы свиновода. Корж никогда не выезжал из Тимофеевки, не заглянув к своим четвероногим питомцам. И сейчас, направляясь в театр, он повернул к свинарнику.
— Опоздаем же, Афанасий! — сказала жена, сидевшая в коляске мотоцикла.
— Не волнуйся, дивчина, — весело отозвался Корж, — доставим вас вовремя и в самом что ни есть лучшем виде!
Когда мотоцикл выскочил из-за пригорка, Корж увидел свинарник, и распахнутую дверь, и дым, валивший наружу. Свиновод газанул и чуть было не врезался в стену.
…Спичка, оброненная Акундиным, сделала свое дело. Сначала загорелся клок сена. Затем робкий огонек окреп и от него заплясали синие язычки на лужице спирта. По спиртовой артерии язычки доплясали до угла и здесь вовлекли в свой грозный хоровод рейки, сложенные для ремонта перегородок.
…Корж бежал по свинарнику, стаскивая на ходу кожаную тужурку. Прикрываясь ею как щитом, он ринулся на пламя. Кожанка не сбила огня.
— Шубку давай! — рявкнул Корж.
Катерина на мгновение заколебалась. Корж сорвал с жены нейлоновое диво и, распластав, бросил на огонь.
Пламя не прорвалось сквозь нейлоновый заслон. Из-под шубки повалил сиреневый дым. Корж все сильнее прижимал ее к тлеющим рейкам.
Он отнял шубку, когда она была вконец испорчена.
— Жалко? — спросил Корж.
— Жалко, — созналась Катерина. — Теперь она уже ни на что не годится. Красивая была вещь.
— Как не годится? А Яхонту? На подстилку!
— Ты все шутишь!
— Тю! А что убиваться? Из-за шубки! Из-за нейлона? Та хай ему грець!
Катерина посмотрела на сильного, всегда веселого мужа и сказала:
— Хай!