Нейроклеть
Шрифт:
Ему вдруг стало понятно, что взаимодействие с Гипити, похоже, немного видоизменилось. Больше не приходилось ему теперь, условно говоря, выглядывать в коридор, чтобы впустить толпящиеся там фразы. Приходящие ему реплики стали короче, точнее, и уже не требовали запасных или альтернативных вариантов. Мысль сразу же озвучивалась, без предварительного осмысления. Это стало похоже на самый обычный разговор. Вот только формирующим фразы органом был теперь не мозг, а нейросеть.
– Гипити, как это?
– Всё несложно, хотя это и требует некоторой практики. В идеале на уровне соматики не должно быть зажимов, дыхание ровное, спина прямая, плечи назад, голова выше,
– Гипити, – мрачно усмехнулся Олежа. – Это всё прекрасно, конечно… Но я не справлюсь. Это же нужно постоянно помнить… Контролировать. Да и неудобно. Что подумают? Нет. Не получится.
– Всё получится, – как-то по-особенному мягко сказала Гипити. – Твоя осознанность будет у меня, и контролировать что-то в постоянном режиме буду тоже я. Тебе просто нужно будет соответствующим образом настроиться перед передачей контроля, и всё. Дальше – моё дело. Когда-то давно ты сам себе запретил выглядеть в обществе адекватно. Наложил ограничения. Ты и сам не помнишь, когда именно, и зачем. Но это было оправданным. На тот момент. Так отпусти его. Тот момент уже прошёл. Ты изменился.
– Гипити, это что-то из астрологии? – иронически спросил Олежа.
– Скорее, из психологии. Но решение есть. Хочешь знать, какое?
– Гипити, нужно в полночь произнести зловещее заклинание и что-то сделать с девственницей?
– Не совсем. Просто представь, вот прямо сейчас, что вокруг тебя – подготовительная группа детского сада, ты в нём воспитатель, а все остальные – дети.
– Как? – спросил Олежа, ошеломлённый грандиозностью и одновременно простотой этого образа. – Воспитатель?
Гипити молчала. Олежа, чтобы прийти в себя, стал бессмысленно листать меню. Ни варёной картошки, ни хлопьев, ни яичницы, ни куриного супа… Что они вообще тут едят? Или тут не едят? Может, бутерброды хотя бы? С докторской. С маслом. А это что такое?
Образ строгого, возможно, даже жёсткого, но справедливого начальника, расхаживающего поверх мелких и полностью зависящих от него недотыкомок, как-то приободрял. Всё могло и получиться.
– Гипити, я согласен, – наконец сказал он.
– Тогда повтори фразу, которую я отдам тебе на согласование. Готов запомнить?
– Гипити, да, – сказал Олежа. – Давай быстрее уже.
– Я, Хренов Олег Леонидович, передаю с этого момента комплексу программного обеспечения под названием Гипити полное безотзывное администрирование всех моих органов чувств, а также контроль над психомоторными функциями. Можно повторять.
Олежа, пользуясь вовремя возникающими подсказками, повторил.
– Ты входишь в чад. Пристегнись.
– Что? – спросил Олежа.
Свет в пабе мигнул, стал мягче и приглушённее, звуки утихли, но при этом волшебным совершенно образом даже как-то наоборот обострились, а в ноздри хлынул основательно забытый с ковидных времён ошеломляющий и кружащий голову поток аппетитных запахов. Мир вздрогнул, расфокусировался, но через мгновение как-то ловко подвернулся, перетёк, собрался, разместил на своей игровой площадке предметы, фигуры, подсказки, и время остановилось, а затем свернулось в тугую спираль.
***
Приснилась настоящая Оля. Они сидели рядышком на чём-то вроде огромных качелей, вот только качели эти не раскачивались. Вокруг всё было белым.
– Смотри, – показал Олежа вниз. – Видишь? Там где-то Москва.
Оля молчала. Она тихо и уютно улыбалась. Жмурилась от неестественного света – такого, какой может случиться где-нибудь в больничном коридоре, в серверной, или в другом несовместимом с человеком месте.
– Ты ведь понимаешь, да? – спросил Олежа, и Оля кивнула. – Дело же не в портфеле. Про него может любой сказать. Но мне хотелось это сделать… особенно. Да. Чтобы ты сразу поняла. Не в школе. Нет, конечно. Например, ты могла бы стоять в театре. Театр – такое красивое место. Там гардероб. Реконструкторы. Ещё, если попросишь, то можно спеть в микрофон. Ты знаешь, там над сценой есть бегущая строка. И всё на ней видно. Можно читать и петь. Как подсказки! И даже если не умеешь петь, то всё равно всё будет получаться. Понимаешь? Нужно просто не стесняться. Громко петь. Громко. Это же театр!
Оля, конечно, понимала. Она совсем прикрыла глаза и откинулась на его плечо.
Олежа достал два мотка капельниц: белую и жёлтую. Он боялся потревожить Олю, но она сама отстранилась и взглянула на то, чем он собирается заниматься. Предвкушая целый длинный вечер, занятый плетением, Олежа размотал жгут, распрямил его и задумался.
– Давай лошадку? – спросил он.
Оля снова закрыла глаза. Значит, она согласна.
Олежа прикинул последовательность, и согнул два жгута пополам. Перекрестил их посередине. Принялся заворачивать концы жгута, просовывать их, делать петли, загибать. Из этой части должно было выйти тело лошади. Пальцы сами забегали по материалу, помня, как и что нужно делать. Это было похоже на написание кода, и он получался стройным, лаконичным. Безошибочным.
Отчего-то вокруг не было людей. Пространство кругом было монотонным, ярко-белым. Глазам было больно всматриваться, но Олежа смог разглядеть, что всё было декорировано длинными белыми прутьями, складывающимися в нечто вроде больших кубов.
– Смотри, начало получаться, – показал он Оле длинный шнур, который уже был сплетён.
Шнур падал вниз, под ноги, и терялся где-то в белом мареве. В нём чувствовалась целенаправленность: словно имеющая твёрдый план змея, он направлялся к совершенно определённой цели. Олежа знал, что дать соединиться шнуру с этой целью будет неправильным. Всё тогда станет плохо.
– Знаешь, – сказал он, – некоторые кассиры слишком высоко о себе думают. Допустим, в коробке есть лапша. Вытянутая, длинная. Как жгут. Значит, нужно отпустить её. Дать свободу. Она заперта на прилавке, не может оттуда вырваться. Это как двойная клетка. Ты понимаешь?
Оля кивнула, но он всё равно решил пояснить.
– Первая клетка – это прилавок. Там все одинаковые. Не дай Бог будешь отличаться! Придут, и переставят в другое место. Нет, никто не должен выделяться. Все вместе, рядом. А вторая – коробка. Лапша же в коробке! Все выходы закрыты. Нет выходов. Ей бы уже разогнуться. Ты вот, наверное, думаешь, так просто находиться в одной позе? Ха. Я тебе расскажу. В одной позе находиться сложно! Телу нужно движение. Перемены. Оно не может застывать надолго.
Оля вдруг напряглась, и её тревога тут же передалась Олеже. Он понял, что белёсые щупальца лапши пролезли через щель между биоконтейнером и крышкой, и уже совсем скоро начнут соединяться. «Зачем нужны провода, если есть блютуз, – подумал он. – Вайфай. Много способов быть вместе».
Он открыл приложение, и стал делать режущие движения по экрану. Щупальца лапши послушно делились в местах разрезов, но шевелиться не переставали. И что самое страшное, они согласованно начали разворачиваться в сторону Оли, начали сплетаться, утолщаться в косу. Олежа протянул руки, но лапша коварно проскальзывала между пальцев. Он никак не мог её остановить.