Нейромания. Как мы теряем разум в эпоху расцвета науки о мозге
Шрифт:
Кларенс Дэрроу говорит так: «Можно ли обвинять Дики Леба за то, что по вине неведомых сил, вступивших в сговор, чтобы сформировать его... он родился без [внутренних переживаний]?» Если можно, «то должно быть новое определение правосудия», — провозглашает Дэрроу (48). Многие нейробиологи соглашаются с этим и развивают утилитарную модель правосудия, предназначенного исключительно для предотвращения преступлений путем средств сдерживания, ограничения дееспособности и применения реабилитации. Более того, эти ученые, похоже, убеждены, что по мере того, как широкая общественность ознакомится с новейшими открытиями, касающимися работы
мозга, она неизбежно придет
Это, однако, выглядит слишком экстравагантной надеждой. Высокая степень консенсуса разных культур в отношении ценности справедливого наказания предполагает, что человеческое интуитивное представление о справедливости и правосудии так глубоко уходит корнями в эволюцию, психологию и культуру, что новые нейробиологи- ческие откровения едва ли смогут с легкостью заменить его, если это вообще возможно. И вовсе не потому, что люди не способны к изменениям. Наоборот, отношения к вещам могут со временем изменяться, и современная история подтверждает это. Только за последние два столетия мы стали свидетелями глобальной нравственной трансформации, начиная от отмены рабства до правовой защиты от расового и сексуального неравенства и до одобрения миллионами людей однополых браков. Тем не менее эти вехи нравственного прогресса не были бы достигнуты вообще, если бы не универсальная человеческая жажда справедливости и правосудия.
Однако давайте предположим чисто теоретически, что власти объявят мораторий на обвинение на следующей неделе. Превратится ли Вселенная постепенно в место, более гуманное по отношению к преступникам, как то утверждают нейродетерминисты? (49) Возможно ли, что она станет обителью добра для всех нас? Можно ли помыслить, что отношение жертв к проблеме изменится столь радикально, что две таблетки кастрек- са для их насильников будут казаться логичным способом решить дело? Это, безусловно, вопрос эмпирический, но мы подозреваем, что отказ от представления о вине будет иметь серьезные негативные последствия.
С одной стороны, мир без вины будет достаточно неуютным, в нем не будет места таким согревающим душу проявлениям, как прощение, искупление и благодарность. В среде, где ни один индивидуум не несет ответственности за свои действия, так называемые нравственные эмоции были бы непонятны (50). Если мы больше не считаем определенные действия предосудительными и не наказываем нарушителей
соразмерно их преступлению, мы отказываемся от важнейшей возможности восстановить собственное достоинство их жертв и поддержать коллективное представление о справедливом обществе. Если мы не будем отражать нравственных ценностей граждан, которые включают в том числе и справедливое наказание, закон потеряет часть — и, возможно, большую часть — своего авторитета.
Точка зрения жесткого детерминизма неизбежно вступает в конфликт с представлением, что мы несем моральную ответственность до тех пор, пока способны мыслить (за исключением людей с поражением мозга и психическими заболеваниями) и способны действовать в соответствии с нашими сознательными устремлениями. Нейронаука не в состоянии разрешить этот спор. На самом деле мы должны задаться вопросом, какой тип свободы — абсолютный или обычный — необходим для моральной ответственности. Ответ придет из нашего интуитивного представления о справедливости, а не из лаборатории. Да и какой тип нейробиологических экспериментов помог бы нам вообще к этому подступиться? (51) Если даже такой хитроумный замысел эксперимента уже и существует в виде наброска в записной книжке какого-нибудь исследователя, то его еще предстоит исполнить. До этого времени дебаты вокруг ценности воздаяния должны соразмерять потенциальный ущерб, наносимый преступникам, обществу и жертвам, с возникающими при его отмене преимуществами.
Исследования мозга продолжают приносить знания о механизмах мышления и принятия решений. Они помогут объяснить, как мы размышляем, взвешиваем возможности, формируем намерения, реагируем на свои желания и изменяем собственное поведение на основе прогнозируемых последствий. Но наука о мозге никогда не сможет показать нам, что нечестно или аморально обвинять или наказывать людей в мире, где все предопределено. Это означает, что спорное будущее вины и обвинения будет продолжать оставаться проблемой, созданной специально для таких сознательных и склонных к размышлениям существ, как мы.
эпилог
РАЗУМ ЗА ПРЕДЕЛАМИ СЕРОГО ВЕЩЕСТВА
Нейровизуализация, важнейший инструмент нейронауки, оказалась в эпицентре урагана соблазнов. С одной стороны, нейровизуализация привлекает гламурностью сложной и воодушевляющей новой технологии. С другой стороны, привлекает сам мозг — орган очень важный и таинственный. В-третьих, сказывается излишне упрощенная схема связи мозга и поведения, порождающая немыслимые биологические портреты людей. Легко себе представить, как непрофессионалам, а случается, что и некоторым специалистам, этот ураган сносит крышу.
Мы написали эту книгу, чтобы она служила своеобразным якорем. Наш проект заключается не в критике нейронауки или ее знакового инструмента — нейровизуализации. Прежде всего мы хотели показать бездумное отношение к нейронауке: слишком упрощенное и преждевременное ее применение в коммерческой, клинической сферах, в области права и философии (1). Вторая, но не менее важная наша цель — критика модного допущения, что главным уровнем анализа человеческого поведения является объяснение на уровне мозга и что якобы личностью и психикой, то есть психическими продуктами активности мозга, можно пренебречь.
Мы являемся безоговорочными сторонниками нейротехнологиче- ского прогресса. Мы уверены, что методы нейровизуализации и другие вдохновляющие разработки в области нейронауки в будущем прольют свет на отношения между мозгом и психикой. Мы глубоко восхищены нейробиологами, чьи изыскания приводят к новым открытиям и, возможно, уже скоро помогут найти столь необходимые методы лечения
недугов. Однако в главах этой книги мы попытались изложить осмотрительный взгляд на прикладное использование нейронауки в реалиях нынешней жизни и поразмыслить о том, куда могут привести наше общество знания, почерпнутые из науки о мозге. Как мы увидели, «светящийся» мозг не может служить надежным источником для рассмотрения психики в целом и личности человека в частности. И нелогично считать поведение индивидуума неподвластным его собственному контролю только потому, что можно продемонстрировать связанные с этим поведением нейронные механизмы.
Сами по себе сканы мозга не могут сказать нам, является ли человек бессовестным лжецом, любителем определенного бренда, имеет ли он пристрастие к наркотикам или что он не в силах сопротивляться побуждению к убийству. Фактически данные, полученные на основании исследований мозга, на сегодняшний день демонстрируют «нейроизбыточность», то есть мало что добавляют к более привычным источникам информации, на которые мы полагались прежде. В худшем случае данные, полученные методами нейронауки, могут повлиять на нашу способность отличать хорошие объяснения психологических явлений от плохих.