Нейтринная гонка
Шрифт:
Я часто слышал, как о некоторых говорят, что они «оливковые», и обычно это означает просто «смуглые». В данном случае слово «оливковый» следовало воспринимать буквально. Вся не скрытая одеждой кожа этого парня была блекло-зеленого цвета, как у пыльных эвкалиптовых листьев.
Впрочем, не успел я толком осознать присутствие здесь этого странного парня и его странного автомобиля, как взгляд мой упал на пассажира.
В армии я любил листать комиксы с девчонками, которые штамповали специально для нас, дуболомов. Мне очень нравилась одна по имени Ак-Ак-Ами, ее придумал художник — я специально запомнил имя — Билл Уорд. Бог мой, он умел нарисовать девчонку!
Вернувшись домой, я разыскал и другие комиксы Уорда. Он рисовал девушку по имени Торчи и, друзья мои, к тому времени поднабрался мастерства. Торчи была Ак-Ак-Ами, помноженная на десять, в ней было больше женственности, чем в шести обычных девчонках, вместе взятых.
Женщина, которая вышла из странного автомобиля, могла бы быть сестрой-супермоделью этой самой Торчи. Платиновые волосы по подбородок, молочно-белая кожа, резко контрастирующая с оливковой кожей ее приятеля. Маленький прямой носик, пухлые чувственные губы, очертания подбородка изящнее, чем цилиндры у «феррари»! Тогда я не заметил ничего странного в ее глазах. Наверное, потому что не мог своих оторвать от ее тела. Ее тело… бог ты мой! Крепкие груди, торчащие, как конические боеголовки ракеты «Найк», — да за такие Джейн Рассел любому бы горло перегрызла. Их едва скрывал тончайший свитер из ангоры, подчеркивающий все прелести незнакомки. (Свитер был с длинными рукавами, однако я не заметил, чтобы женщина хоть чуточку вспотела — на такой-то жаре!) Розовые тореадорские штаны подчеркивали округлые ягодицы и убийственные ноги, а благодаря крокодиловой кожи туфлям на высоком каблуке красотка была ростом почти со своего приятеля.
Сердце мое застучало как сумасшедшее. Эрмина в конце концов заметила мою реакцию и тут же обиделась. Она презрительно усмехнулась, процедила сквозь зубы «Que puta!» [6] и вернулась к своей содовой.
Пятью длинными прыжками я подскочил к незнакомцам. И тогда заметил три странные вещи.
Корпус машины был таким тонким, что никак не мог вместить в себя никаких сдвигающихся дверей. Да и, похоже, был он не из металла, а из какого-то пластика.
Под кожей лысого черепа незнакомца красовались концентрические окружности, как будто кто-то поместил туда нагревательный элемент электроплитки.
6
«Экая шлюха!» (исп.)
А у женщины отсутствовали зрачки. Там, где у нормальных людей посреди радужки располагаются черные кружки, я увидел что-то вроде мерцающей звездной россыпи.
Не успел я и рта раскрыть, как парень протянул мне руку. Рукопожатие оказалось крепким, но рука была какая-то неправильная. Словно кто-то разобрал ее по косточкам, а потом собрал обратно не в том порядке.
А потом он заговорил:
— Ззззип, guten, хрррп, bon, зззт, хелло! Я есть Космический… зкрк, chien, ззз, регго, нет, зззип, Пес! Я есть Космический Пес. Да, ззззт, на гонки я пришел.
Речь парня перемежалась странными словами и звуками. Посреди обычных слов слышалось жужжание, бормотание, какие-то механические щелчки. Вроде как склеить магнитофонные ленты, где записана болтовня в кафетерии и
— Ну… — Я старался не терять хладнокровия. — Ты попал по адресу, приятель.
Я просто умирал от желания заглянуть под несуществующий капот его тачки. А приборная панель, которую я мельком заметил через отсутствующую дверь… это же с ума сойти можно! Там было куда больше всяких тумблеров и циферблатов, чем положено нормальному автомобилю! Зато не хватало кое-чего другого — я не обнаружил и намека на руль и педали.
Впрочем, все мысли об автомобиле куда-то исчезли, когда ко мне подошла пассажирка странного экипажа. Сейчас она стояла так близко, что шерстинки на ее свитере колыхались от моего дыхания.
— Обдулио Бенитес, — пробормотал я и протянул потную дрожащую руку.
Женщина тоже протянула миниатюрную сухую ладошку, ослепительно улыбнулась, по ничего не сказала.
Вместо нее заговорил Космический:
— Это Стелла есть. Криптообразованный квазиматримониальный адъюнкт. Экстериоризированная анима и оплодотворительная рецептакула.
Я тогда не понял ни слова из этой тарабарщины — правда, и мозги в тот момент у меня не слишком хорошо работали. От ультраженского рукопожатия Стеллы по венам моим словно пробежался рой жужжащих пчел.
Стелла все молчала и только лишь широко улыбалась. Сам я тоже не мог выдавить ни слова.
Наконец я заставил себя отпустить ее руку и попытался сосредоточиться на Космическом Псе.
К тому времени остальные «Бандиты» и зрители уже собрались вокруг взглянуть на странных незнакомцев. Я слышал восхищенные возгласы и присвистывания. У парней головы так и крутились туда-сюда — они просто разрывались между Стеллой и машиной. Женщины, само собой, насупились и возмущенно что-то шипели, как рассерженные кошки. Я бросил на Эрмину что-то вроде успокаивающего взгляда — она надменно отвернулась. В своей вязаной кофте и джинсах она неожиданно показалась мне неуклюжей и некрасивой по сравнению со Стеллой. Между ними я чувствовал себя полным болваном.
Наконец сквозь толпу протолкался Хоакин. Сняв шлем — старый футбольный кожаный шлем, усиленный асбестовыми пластинами, — малыш без обиняков заявил:
— Похоже, амиго, ты не прочь погонять с нами.
— Да! Лучшая возможность! Гонки для Космического Пса — цель главная! Сжигать сложные молекулы! Задницей двигать! Жечь кору земную! Разрушать остеокласты! Сожрал чтоб я корпускулы свои!
Я понимал, всем было интересно узнать, почему у этого парня зеленая кожа, но «Бандиты» не из тех, кто задает подобные вопросы. Расовые вопросы для нас табу, и в данном случае никто не собирался делать исключение. Космический Пес и впрямь попал по адресу — здесь никого не интересовало его происхождение.
Я и сейчас гадаю, какое стечение обстоятельств привело его к нам.
Единственный вопрос, заданный Хоакином, был:
— Ты откуда, приятель?
Космический Пес секунду помедлил, затем ответил:
— Этрурия. Европа. Не спутник, земной континент. Стелла и Космический Пес этруски есть. На древнем языке друг с другом говорим.
Тут Космический Пес выдал несколько фраз на языке, какого я и близко не слышал в Италии. Стелла промолчала. Окружающие важно закивали, а Пес продолжал: