Незабываемые дни
Шрифт:
Капитан пошел мерным шагом к своим солдатам, которые с любопытством наблюдали за всей дискуссией.
Шатаясь, Кох поднялся и, бледный, с перекошенным от бешенства лицом, хватаясь негнущимися на морозе пальцами за кобуру, бросился вслед за капитаном:
— Жандармы, полиция, огонь!
Но некоторые полицаи бросились кто куда. Жители деревни рассыпались по улицам. Кто-то крикнул двум осужденным:
— Родненькие, бегите, спасайтесь!
Пленные смешались с толпой, никто их не задержал.
Кох уже догонял капитана, когда два станковых пулемета пехотинцев, нацеленные на эсэсовцев, дали по длинной басовитой очереди в воздух.
Железнодорожный батальон, который готов был вмешаться в перепалку и помочь эсэсовцам, отступил. Охотников итти на пулеметы не нашлось. Эсэсовцы, жандармы и полицай удирали по улицам, вязли в сугробах на огородах. Жители деревни тревожно прислушивались к голосам на улице, переспрашивали друг друга:
— А удалось ли хоть нашим хлопцам сбежать?
— Убегут, — видишь, сами немцы сцепились, дают друг дружке по загривку.
Кох плелся по улице обессиленный, опозоренный. Выплюнув выбитый зуб, он, наконец, крикнул вслед жандармам:
— Стойте, проклятые, иначе я вас всех расстреляю!
Солдаты собирались неохотно. У некоторых полицаев от страха дрожали ноги. Все избегали смотреть в глаза Коху, чтобы не вызвать новой вспышки гнева.
Кох набросился на командира жандармов лейтенанта Шрейда:
— Вы удрали с боевого поста, вы заслужили виселицу, дезертир!
Лейтенант стоял навытяжку, и его рыжие ресницы дрожали как в лихорадке.
— Извините, господин комиссар, но у них пулеметы…
— А у вас не было пулеметов? У вас детские игрушки или боевое оружие?
— Извините, господин комиссар, мы совсем не ждали, чтобы немецкий офицер поднял руку на своего сослуживца.
— Руку, руку, дурак! Вам только с бабами воевать, лежебоки! Вы не могли взять команду в свои руки? У нас больше людей, чем у того психопата!
— Извините, но они сразу заняли боевую позицию, они постреляли б нас, как куропаток.
— Пишите рапорт об увольнении и молитесь богу, что все это так легко окончилось для вас.
Кох ограничился этим сравнительно мягким взысканием, ибо не в его интересах было особенно раздувать это дело. Он забыл и о партизанах Единственная мысль, беспокоившая его, — найти средства, как отомстить, и не только отомстить, но и наказать на законном основании этих проклятых фронтовиков, которые до того обнаглели, что позволяют себе чорт знает что. Фронтовики! Мы вам покажем нашу действительную роль и силу, лишь бы только добраться спокойно до города.
Кох бесился и готов был обрушить на головы фронтовиков самые тяжкие, какие только существуют на свете, кары, если бы только у него были для этого нужные силы и средства. А фронтовики спокойно собирались в дорогу. Построились в боевую колонну, прикрыли ее сильным арьергардом и — такая подлость! — еще выслали своего представителя к Коху. Хромой офицер — по-видимому, еще не поправился после ран — остановился перед Кохом.
— Господин капитан приказал передать вам: вы снимаетесь с места через три часа. Всякие попытки догнать нас, или устраивать засады, или раньше добраться до города будут иметь очень печальные последствия для вас лично. Таков приказ господина капитана Разрешите итти, господин комиссар?
Кох едва не испепелил своим взглядом невзрачного офицерика. Но посмотрел еще раз и произнес тихо-тихо, чтобы не слышали его ближайшие помощники:
— Идите…
Остатки пехотного полка, три сводные роты фронтовиков, медленно тронулись из деревни.
— Однако, что мы стоим на морозе? Занимайте дома!
Кох позвал к себе в комнату Клопикова:
— Садитесь.
Клопиков сидел, настороженно поглядывая на начальника, услужливо ждал приказаний.
— Видали?
— К сожалению, ах, к великому сожалению, пришлось увидеть эту грустную историю. Просто глазам не верил, как такое могло случиться. Это разбой, это же государственное преступление, очень даже просто-с… Хотя они и капитан, но поступили хуже бандита, простите мне за такое неуважение к немецкому офицеру…
— Он свое получит! — пробормотал Кох и отвел глаза в сторону. Ему было немного стыдно перед своим подчиненным. Кох помолчал немного, потом глухо заговорил:
— Ваши полицаи были не на месте. Они оказались никчемным сбродом, пугливыми баранами, неспособными на серьезную операцию. Вы лично отвечаете за их бегство.
— Прошу прощения, господин комиссар! Полицаи действительно испугались, они еще как следует не обстреляны. Да, знаете, и неловко им выступать против немецких солдат…
— А если эти немецкие солдаты являются не чем иным, как самыми обыкновенными дезертирами, преступниками?
— Это я теперь понимаю, в самом деле преступники и тяжкие преступники, скажу я вам… Изменники… Очень даже просто-с. Но жандармы первые бросились наутек, где же тут было удержать полицейских? Я, разумеется, взыщу с которых…
— А где захваченные пленные?
— Убежали, господин комиссар.
— Ладно, господин Клопиков. На этом мы с вами закончим разговор. Одно только я должен вам сказать: вы ничего не видели и не слышали из того, что произошло здесь. Понятно?
— Бог мой, отчего же непонятно?
— Посмотрим. Теперь последнее, что я скажу вам. Полицаи должны изыскать любые средства, чтобы оправдаться, заслужить доверие. Как сами видите, полиция не только не нанесла партизанам поражения, но даже какою-нибудь заметного урона…