Незабываемые дни
Шрифт:
В доме тихо-тихо. Слышатся осторожные шаги часового на улице, тихие голоса караульных во дворе, в садике, в вестибюле. Сторожкая тишина стоит над темными и молчаливыми улицами разрушенного города.
16
Уже дня три группа Вилли Шницке следила за большим аэродромом. Днем диверсанты скрывались в лесу, где в глухой чаще была замаскирована известная нам эмка. Ночью Вилли со своими людьми подбирался к самому аэродрому, до границ летного поля.
Днем на аэродроме было всегда людно. Небо полнилось рокотом моторов. Одни истребители приземлялись, другие поднимались в воздух. Ночью над летным полем стояла тишина, тут была сосредоточена дневная авиация. Вилли как-то удалось подобраться ночью к месту, где стояли автомашины эскадрильи. Он поджег один грузовик. Но тут поднялось такое, что они чуть не попали в руки красноармейцев. Спасло ржаное поле, в котором диверсанты спрятались и переждали опасность.
И вот они опять около аэродрома. Лежат, спрятавшись в небольшом кустарнике на опушке леса. Над головой темное июльское небо. Легкие облака. Только кое-где сквозь тонкое сито облаков пробиваются редкие звезды. В руках Вилли, Ганса и. Макса ракетницы, в карманах подготовлены ракеты. Еще раньше, когда работал радиопередатчик, им приказали помогать своей авиации выискивать советские аэродромы.
— Вот бы дать отсюда радиограмму, сразу бы разбомбили аэродром! — вслух мечтает Вилли.
— Видать, плохой ты мастер, хвастался только, что все понимаешь в передатчике. А ничего не умеешь! — поддразнивал его Макс.
— Замолчи, а то я заткну тебе глотку! — оборвал его Вилли.
Молчали, прислушиваясь к ночным звукам, к лесным шорохам, к нахальному крику совы в лесном овраге. Порой от аэродрома доносятся приглушенные травой шаги, видно, сменяется караул. Проедет по дороге несколько машин с потушенными фарами, и опять все тихо. И вдруг возникли новые звуки, которые сразу насторожили людей. Звуки приближались, росли, наполняли легким дрожанием ночной воздух. И еще больше притихло все на земле. Исчез небольшой огонек, который изредка мигал на окраине аэродрома. Видно, где-нибудь горела коптилка, недостаточно замаскированная. Теперь и ее не видно, этой маленькой световой точки.
А звуки нарастали, приближались…
— Наши, наши! — зачарованно шептали три диверсанта.
А на аэродроме было тихо и глухо. Ни звука, ни огонька. Неподвижно стояли прожектора. Не откликаются зенитки и пулеметы, что у самой опушки, — их видели собственными глазами диверсанты. Молчат зенитки, как завороженные.
Вилли был так взволнован гулом своих самолетов, что чуть не забыл подать команду. Но спохватился, приказал помощникам подготовиться.
Вот уж над самой головой слышны знакомые, долгожданные звуки.
— Ракеты! — шопотом приказал Вилли.
В темное небо взвились разноцветные огни и, рассыпая искрящиеся блестки, описывая светлые дуги в сторону аэродрома, медленно растаяли в воздухе.
— Еще раз!
Снова зажглись в небе огоньки пестрого фейерверка, и, пока они опускались и гасли, по земле метались черные тени от деревьев, кустов и, набирал молниеносную скорость, бесследно исчезали в непроглядной темени, еще более густой, более устойчивой после того, как угасли ракеты.
Каждый из трех диверсантов слышал порывистое дыхание другого.
— Когда же они? Скоро ли? — сверлила мозг неотвязная мысль.
А вокруг царила мертвая тишина. Ни звука, ни живого отблеска огонька с аэродрома. Только в небе попрежнему гудели моторы, но все слабее и слабее. Еле слышные, замирающие звуки и еле уловимое дрожание воздуха доносились оттуда, с востока, куда взяла курс воздушная эскадра.
Вилли в бешеном бессилии распростерся на земле.
— Сволочи, кто дал им право не замечать моих сигналов! Они ответят перед верховным командованием за то, что упустили такую исключительную добычу…
Понуро молчали второй и третий.
С запада вновь послышался все тот же знакомый, нарастающий гул! В ночной тьме шла на восток вторая эскадра. Снова мелькнула, ожила угасшая надежда. Проскользнула мысль: «А, может, те просто не заметили? И можно ли увидеть ракеты сквозь эти тучи?»
Вторая эскадра летела ниже. Гудение моторов было настолько сильным, что отдавалось больно в ушах. Вилли оживился и, поднявшись во весь рост, почти отчаянно скомандовал:
— Пускай!
И только взлетели ракеты, как откуда-то сбоку полоснула сухая очередь автомата и кто-то совсем уже близко прокричал будто над самым ухом — так по крайней мере показалось Вилли:
— Стой, стой, гады!
Было уж некогда хвататься за пистолеты. Диверсанты бросились бежать без команды, одним только инстинктом направляясь в сторону леса. Впереди Вилли бежал Ганс, его можно было распознать по характерному, только ему свойственному сопению.
И тут прогремела вторая очередь из автомата. Вилли даже увидел судорожные вспышки этих страшных теперь огоньков. Наверное, диверсантов обходили сбоку, чтобы отрезать дорогу к лесу. И еще не захлебнулся сухой треск автомата, как воздух разорвал отчаянный крик:
— А-а-а…
Вилли еле не наткнулся на Ганса. Тот присел на корточки и, схватившись рукой за живот, ревел, забыв обо всем на свете.
— Ты что? — торопко спросил его Вилли, на миг склонившись над солдатом.
— Спаси меня! Ранен… — еле выговорил Ганс и снова закричал, сжав живот руками.
Это продолжалось одну-две секунды. По самую рукоятку вонзил свой нож Вилли. Крик оборвался, затих. Слышался только приглушенный хрип, клокотание. На этом бесповоротно закончилась карьера Ганса, который так и не успел добраться до настоящих соболей, не сумел разузнать, какие меха выделываются в далекой загадочной Индии…
Вилли ползком подался в сторону. Он слышал близкий шорох травы, кустов. Бежали люди, искавшие ракетчиков. Их было, видно, несколько групп, — автоматные очереди раздавались то здесь, то там. Вилли забрался в густой кустарник. Он видел, как по меже ржаного поля — оно еле-еле серело в ночной темени — мелькнул черный силуэт человека. Он знал: это убегал Макс. И Вилли бросился к ржаному полю, быстро спрятался там.
Раздались автоматные очереди, несколько одиночных выстрелов. Стреляли, видно, уж только для предосторожности, для острастки. А может, они стреляли по Максу, заметили его? Вилли осторожно пробирался по полю, стараясь не оставлять следов. Выбрался на межу, прилег. Только тут он почувствовал, как обессилел. Было очень холодно, роса пропитала всю одежду, Вилли промок до нитки. Он весь окоченел и дрожал, не попадая зубом на зуб. Раздвинув мокрые стебли ржи, он снял гимнастерку, сорочку, выжал из них воду, снова надел. Казалось, что немного потеплело. Самолеты давно пролетели, от них уже не доносилось ни единого звука. Со стороны аэродрома изредка долетали особенно громкие ночью голоса. Там, видно, говорили о ночном происшествии, об убитом неизвестном красноармейце: они же, верно, нашли Ганса и теперь думают-гадают, что это за человек. Когда под утро все затихло, Вилли, чтобы согреться, побрел дальше по полю. Изредка он тихо окликал Макса. Но никто не отзывался. И только на рассвете, когда солнце позолотило верхушки трех огромных дубов, стоявших тут же на краю поля около небольшого ручья, Вилли услыхал легкий стон. Прислушался. Стон повторился еще и еще. Доносился он от тех дубов. Вилли осторожно, чтобы не очень высовываться из ржи, направился к ним. На песчаном берегу ручья он увидел фигуру лежавшего человека. Это был Макс. Он силился одной рукой достать воды, чтобы напиться. Другая рука неподвижно лежала на песке, вывернутая ладонь была запачкана кровью и землей. Макс старался зачерпнуть ладонью воду, но это, видно, стоило ему огромных усилий, так как после каждого неосторожного движения он бессильно припадал к земле и тихо стонал, сжав зубы.