Незаконная планета
Шрифт:
Тесное помещение было набито людьми сверх меры. Несколько ребят из обсерватории сидели на книжных стеллажах, а один оседлал кинопроектор. Черноволосый крепыш, сидевший в заднем ряду, поднялся, уступая мне место, но я покачала головой — не хотелось сидеть. Так и осталась стоять у двери. Этот крепыш и есть Мухин. Я смотрела на его характерный профиль с выпирающей нижней челюстью, смотрела со смутным ощущением вины. Что ни говори, а выбор мой сделан пристрастно. Знаю: Мухин рвется в экспедицию так же пылко, как и Алеша, и выходит, что я его облагодетельствовала. Но в то же время… Ох, запуталась я что-то.
Алеша сидел спиной ко мне, я видела его высокий затылок с ложбинкой. Странно, но я вдруг испытала почти материнское чувство, глядя на эту совершенно детскую ложбинку. Рядом с Алешей примостился сухощавый остроносенький человек, я знала его главным образом по восторженным отзывам Алеши. Это был Лавровский, довольно известный биолог, тоже входивший в состав Второй Плутоновой. Он, как я знала, принял какое-то участие в странной истории, приключившейся несколько лет назад с Алешей и Заостровцевым у Юпитера. Иногда мне попадаются статьи Лавровского, но читать их я не могу — не по зубам.
Шандор кончил говорить и сел. Раздался резковатый голос Бурова:
— Следует ли понимать вашу речь, учитель Шандор, в том смысле, что мы наблюдаем непредвиденный пик Активной Материи?
— Я этого не говорил, — сухо ответил Шандор. — Наблюдаемый стохастичный выброс тау-частиц пока не дает оснований менять принятую периодику Активной Материи.
— Пока! — Буров порывисто поднялся. Волосы над высоким его лбом торчали вперед и, в стороны, а худое лицо казалось перечеркнутым длинной линией рта. — Прошу обратить внимание на это многозначительное «пока»! Сегодня менять периодику не будем. Завтра — тоже. Пусть пройдет приличный академический срок, появится не менее полутора тонн новых трудов, не вносящих в проблему ни единого бита новой информации, — и тогда учитель Шандор соблаговолит подогнать под наблюдаемый выброс новую периодику…
— Да ты что, Илья? — вскочил Костя. — Что за тон у тебя?
Но Илья и глазом на него не повел. Есть старинное выражение — закусил удила. Вот и он так. Заявил, что никто тут, в обсерватории, не желает утруждать себя размышлением, никто и попытки не делает понять то, что наблюдает, и понадобился космический катаклизм, чтобы пробудить их от спячки.
— Спячки? — пророкотал мощный бас Виктора Чернецкого. — Многолетнее накопление фактического материала — это, по-твоему, спячка? Усовершенствованный тау-приемник — спячка?
— Я имею в виду теоретическую мысль, а не героические потуги практиков, — сказал, как отрубил, Илья. — Длинная цепь заблуждений, начатая Шандором Саллаи и приведшая к застою теоретической…
Тут поднялся такой шум — я просто не узнавала ребят. Чернецкий, наставив на Бурова палец, кричал, что создавать бойкие гипотезы, конечно, легче, чем годами сидеть у большого инкрата. Костя пытался успокоить ребят, вид у него был растерянный.
Я посмотрела на Инну. Она сидела между Ильей и Костей и, часто моргая, глядела куда-то вверх. Должна признаться: никак не могу освоиться с мыслью, что Инна стала космогонистом и участвует в теоретических дискуссиях. Впрочем, она не вмешивалась в спор — и, по-моему, правильно делала.
Старый Шандор вдруг поднялся и пошел к выходу. Я встревожилась и выскочила за ним в коридор. Внешне Шандор был абсолютно спокоен. В медпункте я налила ему стакан экстракта, он молча выпил и опустился в кресло. Я воспользовалась случаем и подключила к креслу датчики. «Не надо, — сказал Шандор, — все в порядке». Но я упросила его посидеть немного. Он вытащил из кармана книжку в мягком переплете и стал читать, а я тем временем просматривала записи. Особых отклонений от нормы я не обнаружила. Но каждому понятно, что волнения и обиды отнюдь не способствуют приживлению новой печени. Да еще когда обиду наносит твой бывший ученик. Все-таки возмутительно ведет себя Илья. Даже если он в чем-то прав. Хорошо еще, что Шандору никогда не изменяет выдержка.
Вечером у меня был обычный пациент — Володя Перегудов. Мои девочки ушли ужинать и танцевать с приезжими, и я сама обработала ультразвуком его очередной синяк на лодыжке. Вдруг распахнулась дверь, вошел Илья.
— Ты занята? — спросил он.
Я познакомила его с Володей.
— Читал вашу статью о селеногенных породах, — сразу сказал Илья. — Любопытно. Впрочем, мысль о лунных анаэробных микроорганизмах высказывал еще десять лет назад Стаффорд Хаксли.
— Я не претендую на первооткрытие, — проворчал Володя. — Я излагаю факты.
— Ну да, конечно, здесь только и делают, что излагают факты.
Володя поспешил уйти. Прямо из-под вибратора.
— У тебя удивительная способность — ярить людей, — сказала я.
— Ты находишь? — Илья прошел к креслу, взял с него книжку (видно, Шандор ее забыл), полистал, отбросил. Сел и уставился на меня, прищурив глаза. — Ты почти не изменилась, — сказал он, помолчав. — Златокудра и зеленоглаза… Довольна жизнью?
— Да.
Он сообщил, что в Космоцентре хотят поставить памятник Федору, я сказала, что видела проект. Опять мы помолчали.
— Значит, доктор. Лунный доктор Марта Роосаар.
— Хочешь сказать, что это не так уж много?
— Ну, почему же, — возразил он. — Не каждому греметь на всю Вселенную. С Алешкой часто видишься?
— Каждый день. А что?
— Решительно ничего.
— Хочу попросить тебя, Илья: перестань наскакивать на Шандора. Разве ты не понимаешь…
— Понимаю, понимаю. Меня всегда поражало, почему теоретики так не любят выходить на пенсию… Ладно, перестану. — Он ухмыльнулся: — Когда-нибудь.
В медпункт заглянул Веригин:
— Илья, ты с Инной расположишься в моем кабинете. Уюта не гарантирую, тесноту гарантирую, микрофон общей связи не работает — ну да он тебе и не нужен.
— Спасибо, Костя, меня вполне устраивает.
— Фу, кажется, всех разместил. — Веригин исчез.
— Пойду, лунный доктор, — сказал Илья, поднимаясь. — Работать надо.
Я его окликнула, когда он был уже в дверях:
— Это правда, что ты никуда не отпускаешь Инну одну?
— На Луну бы, во всяком случае, не отпустил, — сказал он подчеркнуто и вышел.