Незаконная планета
Шрифт:
— Придется долго ждать, шеф, пока этот обжора насытится, — сказал Баркли. — Давайте уж я…
— Ну нет, — самолюбиво возразил Коротков, вытирая салфеткой полные губы, — сам расскажу. Ничего, если по-русски?
Все члены экспедиции — одни лучше, другие хуже — владели языком другой стороны. Возражений не было.
— Так вот. Весь день я показывал фильмы. Установил экран на бойком месте, между тау-станцией и выработками, и аборигены ходили туда-сюда беспрерывно. Как и вчера, ноль внимания. Все время прохаживаются мимо эти, «жезлоносцы», и, по-моему, остальные, масса, так сказать, не смотрят фильмы потому, что боятся начальства. Хотя не исключаю и того, что им просто некогда глазеть: рабочий ритм очень жесткий.
— Третий вариант: им неинтересно, — вставил Баркли.
— Этот вариант — самый сомнительный, но тоже должен быть принят, — продолжал Коротков. — На заходе солнца я уже готовился прекращать сеанс, как вдруг появился зритель. Шла та часть фильма, где, знаете, наплывами показывают эволюцию человека — от питекантропа к неандертальцу, потом к кроманьонцу, — ну вот, и один «жезлоносец» остановился перед экраном и стал смотреть.
— «Жезлоносец»? — переспросил Морозов.
— Да. Я снял его и после обеда покажу вам пленку. Он смотрел фильм шестнадцать минут. Потом с двух сторон подскочили двое, тоже с жезлами. Несколько секунд они стояли тесной кучкой, а потом все трое ушли.
— Очень интересно, — сказал Морозов. — Шестнадцать минут — это уже не случайное любопытство мимоходом, а, пожалуй, фиксированное внимание. Вы смогли бы, Станислав, узнать этого зрителя среди прочих «жезлоносцев»?
— Вряд ли. Было темно, Алексей Михайлыч. Но вообще-то в свете экрана я разглядел его, насколько возможно. Шерсть у него короче, чем у других аборигенов…
— Ну, это у всех «жезлоносцев», — сказал Грегори. — Они не такие лохматые.
— Не такие, — кивнул Коротков. — Из этого можно сделать вывод, что у них тау-заряд посильнее, чем у остальных. В свое время Лавровский отрицал такую гипотезу, но теперь…
— Оставим Лавровского.
— Хорошо, Алексей Михайлыч. Я не вижу ничего удивительного в том, что у правителей, которые, по-видимому, занимаются накоплением и распределением энергии, более сильный заряд. Они не прикованы к одному рабочему месту, им нужно быстрее передвигаться…
— Передвигаются они быстро, — мрачно заметил Драммонд. — Очень даже быстро.
— Они, несомненно, более развиты, и потом — еще одно важное преимущество: им некого бояться. Наш зритель не боится, потому что сам начальник, и ему не надо спешить, как изготовителям блоков. Он проявил именно интерес. — Коротков взглянул на Баркли. — Слышите, Джон? Вот почему не могу согласиться с вашим огульным «им неинтересно».
— Пусть будет по-вашему. Но скажите на милость: допустим», этот шерстяной малый повадится смотреть ваши дивные фильмы. Допустим, он даже возжаждет установить с вами контакт. А дальше что? Как вы будете понимать друг друга?
— Я предложу ему объясняться рисунками, — пожал плечами Коротков. — Главное — чтобы он пожелал. Возжаждал, как вы правильно заметили.
Молчавший в течение всего обеда Заостровцев сказал:
— Станислав, если ты кончил обедать, покажи, пожалуйста, пленочку.
— Сейчас, — сказал Коротков.
От горного склона к тау-станции нескончаемо ползли «поезда», составленные из блоков, и блоки растекались по Дереву, наращивая его ствол и ветви. За минувшую ночь Дерево заметно подросло. Это сразу увидели разведчики, когда, приземлившись, вывели из десантной лодки вездеход и в скудном свете взошедшего солнца подъехали к тау-станции.
— Осталось нам работать здесь два-три дня, не больше, — сказал Баркли, вытащив из шлюза вездехода коробки с приборами. — Видите? Нижние ветви начали клониться книзу, скоро они отделятся и станут излучателями.
— Но ведь это не обязательно означает, что они двинут излучатели и сожгут нас, — сказал Коротков.
— Не обязательно. Но — вероятно. На вашем месте, Станислав, я бы не очень рассчитывал на контакт и уж тем более — на взаимопонимание. Эти парни хотят жить так, как живется, и им не нравится, когда приходят незваные гости.
— Не может такого быть, чтобы две цивилизации не нашли общего языка, — твердо сказал Коротков. — Помогите, пожалуйста, вытащить экран.
Они установили экран, Коротков включил проектор, и дело пошло. Это были цветные стереофильмы, специально снятые для инопланетного разума, — фильмы о Земле. Прекрасная киноповесть о том, как в первичном теплом океане возникла, зашевелилась жизнь, и как она, видоизменяясь и усложняясь на протяжении тысячелетий, выползла из воды на сушу, и как естественный отбор утверждал все новые и новые жизнеспособные виды, и как, наконец, появился человек — носитель разума, этакий венец творения в звериной шкуре вокруг бедер и с длинным копьем в волосатой ручище. Потом шел фильм о восхождении человека от первобытных пещер до высот современной цивилизации. Эпопея завершалась фильмом об истории освоения Солнечной системы — тщательно продуманным фильмом, из коего явствовало, что не грубые завоеватели, а мудрые исследователи высаживались на планеты и их спутники, — исследователи, всегда готовые протянуть дружественную руку братьям по разуму. Любое разумное существо, просмотрев эти фильмы, должно было, не раздумывая и не опасаясь подвоха, кинуться на шею землянину.
Но что-то не спешили плутоняне кидаться на шею братьям по разуму. В сумеречном черно-сером мире расцветал ярчайшими красками квадрат экрана, беззвучно лилась симфония Земли, но она не привлекала внимания аборигенов. Угрюмые, мохнатые, они проходили мимо, оттаскивая от тау-станции выработанные энергоблоки, ни на миг не останавливаясь, поглощенные своими делами. О чем они думали? И думали ли вообще?..
Коротков поставил на треногу ящик биологического интроскопа и, вытянув из него трубу, навел ее на ближайшего плутонянина. Это была новинка — телеинтроскоп, позволявший просвечивать и делать снимки на расстоянии до десяти метров. Коротков медленно поворачивал аппарат, глядя в окуляр и удерживая проходившего аборигена в поле зрения. Так, есть еще один снимок. На Земле, после сложной обработки, снимки станут отчетливыми и, наверное, дадут представление о «внутреннем устройстве» плутонян. Теперь же надо было накопить их побольше.
Пусть Баркли, не верящий в контакт с аборигенами, посмеивается над ним, Коротковым. Пусть обзывает «незадачливым, но терпеливым киномехаником». Он, Коротков, и верно, терпелив, потому что не хуже самого Баркли знает, как пагубно для ученого нетерпение, — вспомнить хотя бы Лавровского. Да, терпения у Короткова хватит Что же до «незадачливости», то — это мы еще посмотрим, дорогой Джон. Даже если не удастся установить контакт, он, Коротков, привезет из экспедиции хороший материал. Разумеется, не он один будет работать над расшифровкой снимков, анализировать механизм, позволяющий плутонянам заряжаться энергией, — но, будьте уверены, его, Короткова, имя не затеряется на задворках науки.
Между тем Баркли надел на спину ранец с сейсмографом и с трубкой вибратора в руке направился к тому месту между тау-станцией и горным склоном, где вчера прервал обследование тоннеля. Он сверился с картой фотосъемки местности и медленно пошел, волоча вибратор по грунту, посылая ультразвуковые импульсы. Ранец был тяжелый, идти было трудно, да еще приходилось точно выдерживать направление и измерять пройденное расстояние. Баркли пока не знал и, более того, не очень рассчитывал на то, что когда-нибудь узнает, для чего тут прорыт тоннель. Наверное, он каким-то образом связан с тау-станцией, с Деревом этим самым.