Незаконные похождения Max'a и Дамы в розовых очках

Baltasar Afigo

Стряхнув с себя дурманящую отупелость, Max поспешил за своей Дамой и, пошатывающейся походкой приблизился к ней, стоящей уже у самых железных ворот таинственного клуба и, как тинейджер в ожидании дискотеки, пританцовывающей с ноги на ногу.

– Откройте, гавнюки! – истошно выкрикнула Велга, прижав лицо к крошечному глазку, испускающему в плотную темноту ночи зелёный лучик лазерного света, и принялась неистово лупить в дверь мыском своей модной, дорогущей, прозрачной туфли.

– Кого там принесло?! – басисто донеслось с той стороны входа.

– Тех, кому нет спасения от жирных свиней! – дерзко бросила в ответ Велга, уподобляясь

средневековой игре в пароли.

– Ага! Свои! Это – свои! – обрадовано отозвалось за дверью сразу несколькими голосами.

Замок щёлкнул, и в темень дремлющего дворика исторгся клубящийся пар жарко прокуренного помещения; вместе с паром на асфальт парадного вывалился косой прямоугольник едкого зелёного света, да шумный мотив рок-н-рольной композиции.

– Велга?! Да ты не одна?! – возбужденным басом поприветствовали наших друзей, стоящие с обратной стороны входа, высокие тени.

– Этот шалопай со мной! Он не свинка! – ответила им Дама, кивнув в сторону Макса, и шагнула в дымный проём зелёного света.

Немного ропща, но не так сильно, чтобы по-настоящему бояться, очарованный приключением Max вошел за Дамой следом, и очутился в тёплом, душном помещении с высокими потолками, украшенными светящимися проводами, образующими в своих переплетениях узор, чем-то напоминающий паутину. Вместо люстры, в самой вышине холла болтался, пошевеливаясь от дымных испарений, собранный из неоновых трубок, разноцветный светящийся паук, паук с весёлыми глазами и отчаянно счастливой улыбкой, демонстрирующей редкие, белые, полимерные зубки.

Максу показалось, что паук шевелит своими лапами с белыми рукавицами на кистях, в такт доносящейся откуда-то из глубины помещения музыке.

– Добро пожаловать в Дилленджерз клуб, пипл! – приветственно остановил Велгу и Max’a длинноволосый человек в мешковатой и рваной льняной рубахе. Расшнурованный ворот этой рубахи, без молнии и пуговиц, обнажал широкую волосатую грудь незнакомца, со впутанными средь неопрятных зарослей бусами и разноцветными нитками с висящими на них амулетами. На ногах патлатого незнакомца красовались расклешённые, изрисованные до отсутствия свободного клочка, порванные во многих местах и кое-где залатанные в разнобой цветными кусками материи, джинсы. Ступни патлатого были босы и черны от грязи.

– Дон Джон – шнифтовой²! – любезно кланяясь, представился Максу патлатый босоножец.

– Max… – буркнул в ответ Max, совершенно потерявшись. Облик представившегося Доном Джоном незнакомца оказался слишком необычным для какого-либо определения этого человека в рамках привычных стереотипов. Max растерялся, совершенно не представляя себе, о чём можно было бы заговорить с патлатым, а еще более – о чём бы говорить не следовало.

– А ты не гони по порожняку! Оглядись, децл пообвыкнись, авось и притерсишься! Здесь необычно, конечно, но до обалдения клёво! По большому счёту – все свои, хотя люди попадаются разные. А если ты сам далек от свинства, и тебе по духу именно человеческое и возвышенное, то тебе здесь будет по приколу! Всем отрицательно настроенным к свинству здесь – дом родной! – с сострадательным задором заглядывая Максу в самые глаза, объяснился патлатый.

– Ты уж извини меня, Дон Шон, но я пока не врубаюсь в то, кто же такие, эти, как вы их называете, свинки? – отважился на диалог Max, видя, что от нового знакомого не исходит какой-либо

угрозы или формализма.

– Свинки? Ах, да – разумеется! Ты ведь, судя по возрасту, из поколения индиго… ещё, наверное, не встречал настоящих хайеров³… и, конечно, заморочек хайеровских не догоняешь… А свиньи?… Да вот, вот же они! – и патлатый, широко взмахнув грязным рукавом, указал на стену, где в алой круглой неоновой раме висел странный коллаж. Выглядящий скорее как дорожный запретительный знак, коллаж этот содержал в своём перечёркнутом красной отрицающей линией круге, детского вида рисунок свиной морды с гротескно очеловеченными чертами.

Max, увидав такое, обескуражено пожал плечами, не зная, что и думать.

– На первый взгляд – какой-то глупый кич, так?… Но не спеши со скороспелыми выводами, брат! В этом знаке таится глубокий смысл!… Видишь эту мерзкую морду? То ли человек, то ли свинья – сразу и не разобрать… это и есть облик того, кого мы кличем свинками! Обрати внимание, какая у неё важная морда! Уверен, этот портрет рождает в тебе целый ряд сравнительных ассоциаций… Нарисовано вроде просто, но ведь – гениально! Передана сама суть свинки, схвачены ее основные черты! А ведь большего и не надо. А всё потому, что все свинки, по большому счету, на одно лицо, то есть – на одну морду, разумеется. Ну и главное – это запретительная суть символа, делающая его знаком. Обозначает сей знак, разумеется, одно: вход запрещён, свинкам – входа нет! – выдал своё скрупулёзное и совершенно бредовое объяснение патлатый оборванец шнифтовой Дон Джон.

5. «лягушка с укропом»

– И всё же, Шон Джон, я так и не услышал о том, кто же такие, эти фиговы свинки… понял, конечно, что здесь их не чествуют… Но, кто они – эти свинки? Как распознать их?… Этого, я так и не понял… – усердно добивался своего Max, а, заодно с налетевшей пьянящей волной древнего как сам hard-rock вокала Роберта Планта, проникся симпатией к босоногому аборигену Дилленджерз клуба.

– О, да! Это – cool question! Прямо по сути!… А кто же, в действительности, они такие, эти фиговы свинки?! – восторженно поддержал вопрос Max’a шнифтовой, продолжая уходить от понятного для него ответа.

– Извините за вмешательство в разговор, но я считаю своим долгом внести ясность… Ведь это, не просто свинки, поскольку просто свинки – они свинки и есть, а это – именно, те самые – “политические свинки”, о коих было так много говорено стариком Чарли Мэнсоном и его соратником Эбби Хоффманом⁴, в славные шестидесятые! – неожиданно вторгся в завязавшуюся между Максом и патлатым оборванцем шнифтовым беседу низкорослый неформал с греческим, переломанным на все лады носом и аурой чёрных курчавых волос, держащихся на голове в стиле “raggy”.

Макса сразу обескуражило то, с какой дерзкой развязностью держит себя этот тип, одетый в шитую серебром, старомодную рубаху с широко распахнутым воротом. Вместе с тем, брюки греконосого неформала, в отличие от помоечных джинс Дона Джона, лоснились чистотой и выглаженностью блестяще чёрного атласа. На ступнях у него красовались лакированные туфли с высокими каблуками, совершенно не спасавшие хозяина от низкорослости. Вообще, неформал “raggy” выглядел весьма безбедно, но подчеркнуто небрежно – словно богач, инкогнито вписавшийся в компанию оборванцев.