Незаметная вещь
Шрифт:
И вот однажды Настя решилась.
– Я хочу водки, – сказала она, выйдя в очередной раз на прогулку.
– Пожалуйста, – Федор немедленно разыскал под лавочкой нераспечатанный стакан водки «Топаз».
– Выпьешь со мной?
– Я же не пью.
И Настя выпила одна. Ей стало тепло и грустно.
– Теперь хочу текилы, – усложнила Настя задачу, не зная еще, что вот они как раз шли мимо бара, где в тот вечер происходила текиловая вечеринка, и кактусовый самогон наливали бесплатно всем желающим.
От текилы стало весело.
– Хорошо, теперь коньяку.
Надо ли удивляться, что Федор немедленно нашел в кустах
– И шоколадка вот еще, – стесняясь, заметил Федор. А Настя подумала, что теперь он даже читает ее мысли.
Это был Новый Арбат. Ночь, огни. Выхлестав полбутылки, Настя решительно остановила Федора и поцеловала прямо в рот.
Федор покладисто на поцелуй ответил.
Огни смешались. У Насти закружилась голова. Огромный экран в небе запел какую-то детскую песню, Настя уснула, и Федька взял ее на руки. Во сне над Настиной головой качались дома и деревья. Потом Настя открыла глаза, увидела папу и услышала Федькин голос:
– Илья Владимирович, я вам Настю принес. Надо уложить ее спать.
И Настя совсем уснула. А когда проснулась, то оказалась в своей комнате, в своей постели, в ночной рубашке и почему-то в носках. За окном было темно. Голова почти не болела, а только приятно звенела. Настя вышла на кухню. Там под лампой сидели абсолютно пьяная мама, абсолютно пьяный папа и совершенно трезвый Федька.
– Садись, – сказал папа, – я расскажу, в какой стране ты живешь.
Дальше папа понес что-то про президента Путина, НАТО и Чечню.
– Который час? – перебила Настя.
– Утро, – ответил Федька.
А мама сказала:
– Илюш, по-моему, у них любовь. Пойдем погуляем. В гриль-бар сходим, курицы поедим.
В шесть утра. Как два старых идиота.
Золотой
Золотому сейчас должно было бы быть лет тридцать, но вряд ли он дожил до столь почтенного возраста, учитывая обстоятельства его судьбы и склад характера. А если дожил, то, вероятно, превратился в чудовище и сидит в тюрьме. Во всяком случае, мне трудно представить иное.
Я видел его только однажды. Ему было лет двенадцать. Он был красивый мальчик. Его звали, кажется, Алеша, но никто его так не звал, а все звали Золотой, потому что у него действительно были совершенно золотые волосы.
Он жил на свалке. На вершине огромной горы городских отходов, в которую за годы превратился подмосковный мусорный полигон Саларьево.
Когда Золотому было лет семь или восемь, его мать потеряла работу и остро нуждалась в деньгах, в основном, конечно, чтобы покупать алкоголь. Чтобы заработать денег, она стала ходить на свалку, с магнитом в руках копалась там в отходах, собирала цветной металл и сдавала его. Там же на свалке и выпивала после работы. Иногда оставалась ночевать. Иногда брала мальчика с собой, но чаще оставляла его одного дома и довольно часто забывала покормить. И уж точно забывала, что ему надо ходить в школу.
Собственно, школьная учительница и направила инспектора из органов опеки в квартиру к Золотому, посмотреть, как там дела. Мальчика отвезли в приемник-распределитель, маму лишили родительских прав, и с тех пор Золотой стал считать школьных учительниц главными мерзавками на земле.
Я знаю детский дом, в который Золотого определили. Это хороший детский дом. Там честный персонал и неравнодушный директор. Там четырехразовое питание, учеба, кружки по интересам, чистая одежда – все лучше, чем с матерью-алкоголичкой. Но Золотой так не думал. Спустя немного времени он из детского дома сбежал, причем изобретательно и дерзко.
Не знаю уж, куда смотрели органы опеки, пока мальчик был в приемнике-распределителе и детском доме, но квартира за это время была продана и пропита, а мать переселилась жить на свалку, где Золотой ее и нашел без труда.
Они стали снова жить вместе. Мать работала, а Золотой собрал Дикую дивизию. Дикой дивизией в Саларьево называли банду, состоявшую из детей от десяти до четырнадцати лет. Они были вооружены металлическими прутами, отличались хорошей мобильностью, организованностью и жестокостью. Бомжи, подвизавшиеся на свалке, платили им дань, а за это Дикая дивизия не пускала на территорию свалки чужаков. И Золотой руководил бандой. Пару лет эта конфигурация всех в Саларьево устраивала. Все было хорошо. Только дядя Миша, сожитель матери Золотого, однажды зимой выпил лишнего и отморозил ноги, так что одну ногу пришлось ампутировать. Впрочем, Золотой, разговаривая со мной, не сомневался, что сможет обеспечить всем необходимым и себя, и мать, и дядю Мишу.
А неподалеку от свалки была милицейская школа. С милицейскими курсантами у обитателей свалки тоже были налаженные отношения, им тоже платили дань. Но однажды в милицейской школе случился выпускной вечер. После торжественного вручения дипломов и приличного банкета выпускники явились на свалку и принялись грабить. Там есть что грабить. На свалке можно найти практически всё. В вагончиках, где живут бомжи, как правило, есть телевизор, музыкальный центр, видеоплеер. На вешалке, как правило, висит приличная одежда, в которой обитатель свалки выбирается в город. В потайной коробочке лежат, как правило, найденные среди мусора золотые украшения. Обычно милицейские курсанты не отбирали всего этого, но тут в последний день своего обучения решили забрать у бомжей все подчистую. Они ходили из вагончика в вагончик, выволакивали людей наружу, перетряхивали имущество, забирали все ценное, а бомжи никак не могли сопротивляться, ибо и так-то они люди безответные, а тут по вечернему времени были еще и пьяны.
Грабеж, говорят, продолжался минут сорок, как вдруг в темноте послышался боевой клич и засвистели в воздухе железные пруты. Дети нападали на милиционеров, жестоко избивали нескольких, разбегались врассыпную и растворялись в темноте. Перегруппировывались, нападали снова и снова разбегались, оставив еще нескольких раненых валяться среди мусора. Милиционеры грозили даже, что будут стрелять. Завели бульдозер, включили прожектор. Но даже и с прожектором нельзя было уследить за быстрыми тенями детей. Дети знали на свалке все выходы и ходы, включая подземные.
Вскоре милицейские курсанты, побросав награбленное, убежали, а кто не мог бежать – уползли. А на следующий день на свалку к дяде Мише пришел некий милицейский начальник и сказал, что поскольку дядя Миша тут бригадир, то либо он сейчас выдаст Золотого, либо самого дядю Мишу арестуют за организацию избиения сотрудников милиции. Полупьяная женщина кинулась к дяде Мише, стала обнимать его и голосить, чтобы, дескать, не оставлял ее одну. Черт, эта сука плакала и просила дядю Мишу, чтобы он выдал ментам ее сына. А дядя Миша все медлил: то ли не пропиты были у него какие-то остатки совести, то ли просто не знал, как заставить Золотого сдаться.