Незаметная вещь
Шрифт:
Я не знаю, как снисходительному смущению научились другие люди. Откуда оно взялось у друга моего доктора Миши Масчана? Откуда у директора фонда «Подари жизнь» Кати Чистяковой? Откуда у редактора журнала «Большой город» Лены Краевской?
Я знаю, откуда оно у меня. Это одно из первых детских воспоминаний, возможно приукрашенных последующими рассказами о нем.
Летнее утро, солнце сквозь раздуваемый ветром тюль, звонок в дверь. Мама открывает, а на пороге Танечка. Несмотря на то, что конец июня, Танечка одета тепло. На ней ватная телогрейка, шерстяная перекособоченная юбка, шерстяные перекрученные колготки, шерстяные
– Здравствуйте, доктор! – и счастливо улыбается.
– Здравствуйте, Танечка! – приветливо отвечает мама, которая всегда была со всеми больными на «вы».
– Доктор, милая, я поздравляю вас! – Танечка светится от счастья. – Сыночка вашего с днем рождения! Пусть растет большой, красивый и здоровенький.
– Спасибо, Танечка, – отвечает мама спокойным голосом.
А я стою чуть поодаль в комнате, выглядываю в прихожую, но подробно проинструктирован, что, когда приходит Танечка, дальше прихожей мне выходить нельзя. Прямо в глаза Танечке смотреть нельзя, поддерживать Танечкину экзальтированную интонацию нельзя, прикасаться к Танечке нельзя, иначе она станет кружиться на месте, плеваться, кричать страшным голосом и хлестать себя по щекам, пока не упадет. Я молча стою, улыбаюсь и слегка помахиваю Танечке рукой. А она говорит:
– Доктор, милая, я вот вашему сыночку пирожков к празднику напекла. Домашние, с пылу, с жару, – и протягивает маме корзинку, накрытую тряпичной салфеткой.
– Спасибо, Танечка, – мама берет корзинку.
А Танечка начинает кланяться. Говорит, что спешит, что у нее дела, что желает мне счастливого дня рождения. А мама еще раз благодарит за пирожки и приглашает Танечку заходить почаще.
– До свидания, доктор, милая. Вы мне только корзиночку потом верните.
– Как же, Танечка, верну обязательно.
– И салфеточку.
– И салфеточку, – мама улыбается ласково вот с тем самым выражением снисходительного смущения на лице.
Дверь за Танечкой закрывается, после чего мама решительно направляется в туалет, решительно выбрасывает содержимое Танечкиной корзинки в унитаз, а саму корзинку ломает, заворачивает обломки в газету и кладет в мусорное ведро.
Я не задаю вопросов. Я знаю: Танечкины пироги сделаны из говна. Буквально. На заднем дворе загородной больницы для психохроников, где работала врачом моя мама, мамина пациентка Танечка сама давеча какала и сама лепила. И я знаю, что в тот же день мы с мамой пойдем на рынок – купить для Танечки новую корзинку и новую салфетку, отдать с благодарностью. Еще я знаю, что мама могла бы запретить Танечке приносить пирожки из говна. Но мама не запрещает. Только улыбается снисходительно и смущенно.
Вот откуда я знаю это выражение лица. Вот когда научился. Во взрослой жизни я встречал снисходительное смущение на лицах людей неоднократно. Но только однажды спросил, откуда оно. Спросил у Снежаны Митиной, чей сын Пашка болеет синдромом Хантера. Мальчик превращался в собаку, оброс жесткой шерстью и передвигался на четырех лапах, а Снежана его спасла, найдя незарегистрированное в России лекарство, вернула человеческий облик ему и другим детям с синдромом Хантера. Я спросил ее: откуда у нее это выражение снисходительного смущения на лице?
Она
– Гражданин начальник, сегодня мне со Снежанкой гулять.
И вел гулять беленькую, пухлую, ангелоподобную девочку. А начальник колонии стоял и снисходительно, и смущенно смотрел в окно, как его дочка шагает по двору колонии и доверчиво держит за руку отъявленного убийцу.
Переломный момент
Это только называлось так – кадетский корпус. На самом деле корпус был детским домом, хоть и хорошим, надо отдать должное начальнику. Начальник корпуса был отставным офицером. Очень любил своих беспризорников, подолгу за полночь говорил с девочками-воспитанницами про несчастную любовь, а с мальчиками-кадетами про отрицательные стороны криминального будущего.
Еще начальник всегда хотел детей накормить, и это стало получаться после того, как были шесть раз уволены повара. Значительно хуже получалось детей одеть. Государство выделяло средства из расчета одна пара обуви на лето, одна – на зиму. А разве хватит одной пары на лето мальчишке, если он играет на переменках в футбол консервной банкой?
Поэтому начальник решил превратить детский дом в кадетский корпус.
Кадетам помогали местные власти, частные благотворители, Тульская десантная дивизия. Мальчиков одели в красивую черную форму с золотыми погонами, девочек – в необычные длинные платья и косынки сестер милосердия. Еще появились бальные туфли и бальные платья. Уроки танца, уроки этикета, три иностранных языка и военные сборы.
Саша Суворов очень любил военные сборы. Между прочим заметим, что Сашей Суворовым мальчика назвал все тот же директор детдома, куда малыш попал в пятилетнем возрасте прямо из приемника-распределителя. А в приемник-распределитель он попал с одной из московских свалок, где никто никогда не звал его иначе как Сморчком.
Десять лет прошло с тех пор. Перед отправкой на летние военные сборы Саша с удовольствием промаршировал в общем строю мимо бюста Александра Суворова во дворе училища. Генерал корпуса, шестнадцатилетний рыжий кадет, ранее известный московской милиции под кличкой Золотой, с удовольствием гаркнул:
– Щщщщет!
А Саша с удовольствием сцепился мизинцами с соседом своим по шеренге Вовкой Шабалиным и с удовольствием гаркнул в ответ:
– И-и-и ррраз!
Потом погрузились в автобус и поехали в Тулу, весело распевая по дороге старинную солдатскую песню «То-то, братцы, будет слава нам с Сергеевым-отцом». Тогда еще министром обороны был маршал Сергеев.
Сборы как сборы. Полигон как полигон.
Жизнь в казарме.
Мальчикам десантники приготовили заранее сшитую полевую десантную форму вместо черной кадетской. Было очень красиво. Тельняшка из-под распахнутой гимнастерки, голубые береты. А про девочек десантный полковник сказал своим молодцам, когда те принесли им полевых цветов:
– Чтоб я этого многотравья не видел! Это не девушки, а дети, вашу мать.
Десантники, правда, не поверили. Цветов больше не носили, но постоянно стали ранить руки-ноги и приходить к сестрам милосердия, чтобы те упражнялись на их здоровых загорелых телах в десмургии.