Незапертая дверь
Шрифт:
Боже мой, он ничего не понимает... Он продолжает считать, что Настя пытается использовать факт их знакомства в каких-то личных целях. Ну как ему объяснить, что нельзя так вести себя с людьми, с любыми людьми, а не конкретно с ней, с Каменской? Похоже, слов он не понимает. Отдел Гордеева всегда давал хорошие результаты, потому что Колобок сумел создать атмосферу взаимной помощи и взаимного доверия, при которой все думали только о том, как лучше для дела, а не о том, чем бы еще потешить собственное самолюбие. В том, чтобы тешить самолюбие, ни у кого не было потребности, потому что Гордеев никого попусту не критиковал, а если и делал это, то так, что никто не обижался. Он не уставал повторять, что нельзя обижать людей, потому что обиженный человек обязательно захочет отыграть
– Вячеслав Михайлович, - грустно сказала Настя, - я ничего не добиваюсь для себя. Мне ничего не нужно, понимаете? Мне даже не нужно, чтобы вы со мной по-особому обращались. Мне сорок один год, я подполковник милиции, а не нежная курсистка, и ваши критические замечания, даже самые несправедливые, даже высказанные с употреблением непарламентских выражений, меня не убьют. Я их как-нибудь переживу. Но в отделе много молодых сотрудников, вчерашних выпускников наших вузов, и они с вами работать не захотят. Не забывайте, сейчас не прежние времена, когда, надев погоны, мы обязаны были отпахать двадцать пять лет, и деваться нам было некуда. Сейчас каждый из нас может в любой момент уйти. И они уйдут. Я-то останусь, никуда не денусь, потому что не боюсь вас. А они уйдут. И как мы с вами тогда будем работать?
– Слушай, - в голосе Афанасьева явственно зазвучала заинтересованность, а ты что, в самом деле начальства не боишься?
– Не боюсь, - пряча улыбку, подтвердила Настя.
– А почему? У тебя есть волосатая лапа? Где? В министерстве? Или повыше? продолжал допытываться полковник.
– Нет у меня никакой лапы. Просто я уже вышла из того возраста, когда можно бояться начальников. Теперь я могу их только уважать или не уважать.
– Да ладно, - пренебрежительно махнул рукой Афанасьев, - что ты мне тут поешь? Думаешь, я не понимаю? Это ты только со мной такая храбрая, потому что мы вместе учились. А был бы на моем месте другой руководитель, которого ты раньше не знала, что бы ты делала? Сидела бы тихонько и молчала в тряпочку. И терпела бы, как все терпят.
– Нет, - она отрицательно покачала головой, - вот тут вы не правы. Терпеть я бы в любом случае не стала.
– Да? Ну и что бы ты сделала? Меня ты обозвала троечником и спекулянтом. А ему ты что предъявила бы?
– Совсем не обязательно предъявлять обвинения, чтобы заставить человека сделать то, что нужно. Вам это в голову не приходило? Есть масса других способов. Я допускаю, что вам эта идея просто недоступна, вы же привыкли источников на компре вербовать и ничего другого не умеете.
– Интересно, а ты на чем их вербуешь? Кстати, я еще твою агентурную работу не проверял. Подозреваю, что у тебя с этим далеко не все в порядке. Сколько у тебя источников на связи?
– Двенадцать.
– Это по бумажкам. А живых, настоящих?
– Двенадцать, - упрямо повторила Настя.
– Вы хотите посмотреть дела? Я принесу.
– Не сейчас, мне некогда этим заниматься. Иди, отсылай запрос и работай по мужу Вороновой. К вечеру чтоб была информация.
–
– Она есть, - с нажимом произнес полковник.
– Я точно знаю, что она должна быть. Если ты ее не найдешь, значит - работать не умеешь. Все, Каменская, свободна.
Каждый опер знает, что бумажная писанина - это слабое место любого розыскника. А среди всей бумажной писанины самое слабое - это оформление работы с негласными источниками информации. Поэтому когда опер выбивается в начальники, он точно знает, с чего нужно начинать, если хочешь прищучить подчиненного и поставить его на место. Что ж, Афоня - не исключение. Когда-то Гордеев уже уходил в министерство, на его место назначили нового начальника, так он тоже с проверки секретных материалов начал. Знаем, проходили. Вернувшись к себе в кабинет, Настя даже не потрудилась достать из сейфа агентурные дела, чтобы проверить, все ли в них в порядке. Она была уверена, что проверять Афоня ничего не станет. По крайней мере, у нее. Да, он ничего не понял. Но он испугался. В этом Настя не сомневалась.
Пару дней назад он заметил слежку. Сначала решил, что померещилось, но потом несколько раз проверился и убёдился: нет, не показалось, действительно следят. Значит, суки, вычислили его. На чем? Скорее всего, на данных аэропорта, больше не на чем. Ну что ж, он предусмотрел такой вариант. Пусть помучаются, он им голову еще поморочит. есть только одна вещь, при помощи которой они могут с точностью определить, является ли Виктор Слуцевич тем самым Юркой Симоновым или не является. Только одна. И люди, стоящие над ним, сейчас делают все возможное, чтобы добраться до этой вещи и уничтожить ее.
Стало быть, пришло время снова пустить в ход чужие имена. Вот уже несколько дней, с тех пор, как познакомился с Юлей, Виктор называл себя только так, как записано в его паспорте. Временная передышка окончена, необходимо активизировать контакты, чтобы было чем пыль в глаза пускать.
Первым делом он отправился в казино. Давно он не играл, целых десять месяцев, с тех самых пор, как уехал, чтобы сделать пластическую операцию. Четыре месяца жил, что называется, "в подполье", пока готовились новые документы и заживали рубцы, потом полгода в Москве с новым именем, новой работой и новой жизнью. И ни разу за все это время он не переступил порог игорного заведения, хотя раньше дневал там и ночевал, проигрывался до последнего рубля или выходил победителем. Бороться со страстью было трудно, но жить хотелось больше, чем играть. Виктор понимал, что если его начнут искать, то первым делом займутся именно казино.
Прежде чем сесть за игру, Виктор придирчиво оглядел всех крупье, стоящих за карточными столами. Рулетку отмел сразу, ведь Юрка Симонов был известен пристрастием именно к рулетке. Значит, будем играть в "блэк джек". Надо только правильно выбрать крупье. Это непременно должен быть новичок или кто-то, поставленный на работу по приказу "крыши", то есть человек либо еще плохо знающий правила поведения за столом, либо чувствующий себя в полной безопасности и не считающий поэтому нужным данные правила выполнять. В хорошем казино такого крупье вряд ли сы-Щешь, посему и отправился Виктор в место недорогое, затрапезное, не пользующееся хорошей репутацией, в частности, и из-за непрофессионализма персонала. Будь он Юркой Ceменовым, он бы, конечно, отправился в "Голден Пэлас" или в "Кристалл". Но он не Симонов, а совсем другой человек, оттого и класс казино совсем не тот.
Наконец Виктор нашел то, что искал. За одним из столов сменился крупье, невысокий крепкого сложения паренек, и на его место встала девица с таким выражением лица, что сомнений не оставалось: уж эта-то молчать не будет. Виктор подошел, сел на свободное место рядом с двумя другими игроками, поставил красную фишку. Посмотрел на первую сданную карту - восьмерка.
– Еще, - сказал он.
Второй оказалась дама. Хорошая карта, восемнадцать очков. Рассчитывать на то, что третьей окажется двойка или, что еще лучше, тройка, не приходится. Шансов маловато.