Незаурядная Маша Иванова

Кострова Мария

Зато песни стали получаться все лучше и лучше, проникновеннее, душевнее, лиричнее, теплее. А сколько вариантов имени Маша он теперь знал! И к каждому подобрал рифму: «Маша – радость наша», «Маняша – птичка наша», «Машечка – милашечка». К имени «Машундель» почему-то рифмовался обидный «хрюндель», поэтому этот вариант пришлось заменить на «Машунделёк – кренделёк».

А она? А она вела себя легкомысленно: шла с подружками в библиотеку вместо того, чтобы послушать его песни, ездила к репетитору по вечерам вместо того, чтобы пройтись по мокрым лунным улицам, говорила о биологии,

а не о любви. Но он твердо решил: не сдаваться. Это было самое твердое решение, на которое была способна его размягченная высокими чувствами душа.

– Привет, Машундель, – притаившийся за стеной школы Валька услышал голос Димки Королькова.

– Не называй меня так, – донесся Машкин ангельский, по мнению Вали, голосок.

– А почему? Вальке ведь можно??!!

– Вальке можно…

У стоящего за углом Арбузова свело ноги от разлившейся по телу приятности.

– Смотри, я татуху себе сделал.

Валька не удержался и высунул нос из-за угла. Димка стоял перед Машей с голым плечом, мускулы которого напрягались до самого предела, а потому бугристость была очень внушительная. На плече красовалась свежая татуировка в виде короны.

– А почему корона? – задала Маша вопрос, который пришел в голову и Вальке.

– Корольков потому что. Ну и еще – король плавания!

«Ты не король, ты – хурма!» – злорадно подумалось Вальке.

– Ясно… Красивое… ой, я хотела сказать, красивая, – выдохнула Маша.

Валька покосился на свое плечо. Закатал рукав футболки. Пожалуй, можно сказать, что и нет его, этого плеча-то… Машка уж точно не скажет «красивое»!

– А зачем тебе вообще татуировка, Дим?

– Эх, Маня… Вот стану я стареньким, будет у меня маразм, а я посмотрю на плечо, а там – татуировка! И я вспомню, что когда-то был молодым и нормальным. И на миг снова стану таким. Круто?

Голоса Маши и Димы отдалялись.

– Угу…

– И потом, ты, Мань, пойми: татуировка и пирсинг – это единственное, что мы можем унести с собой в могилу!

– Фу, Димка, ну гадость же!

Валька выполз из своего укрытия. «Опять без толку проторчал! И почему они говорят о всякой бесполезной ерунде?!» – думал он. Под «полезной» болтовней Валя подразумевал разговоры о том, что Машке хотелось бы получить в подарок, о чем ей мечтается. Выведывание тайных желаний возлюбленной и было основной и главной целью ежедневных Валькиных подслушиваний. Вот узнает он, допустим, что Машка мечтает о сумочке, например, обязательно красного цвета. И следующим же вечером преподнесет ее Маше в подарок. Вот она удивиться, обрадуется и поймет, как сильно Валька влюблен – ведь он в состоянии угадывать ее желания, читать мысли! И даже если она начнет выведывать у своих подруг и приятелей на предмет возможного с их стороны «навода» Вальку на нужную мысль, тут все чисто – никто Вальке и слова не говорил! Честно-честно.

VI

– Отличный спектакль!

– Нет, сначала было даже скучновато…

– Ну может быть… Но только в самом начале! А потом пришли они!

– Тетки!

Маша и Никита взахлеб и наперебой делятся с Люськой впечатлениями

от совместного похода в театр.

– Ты понимаешь, Люсь, на билетах было написано «комедия», но я не знал, что будет настолько смешно! – у Никиты, как у первоклашки на морозе, раскраснелись щеки.

– Надо сказать, этого ничто не предвещало. Первый акт был откровенно скучным!

– Да, я даже хотел уйти во время антракта. Не знаю, что меня удержало?! – Никита искоса смотрит на Машу, делая вид, что на самом деле смотрит на Люську.

– И тут, представляешь, сзади нас садятся две тетушки, – Машка, в свою очередь, делает вид, что не видит ни пылкого «косоглазия» Никиты, ни испепеляющего взгляда Люськи.

– Во время первого акта их не было – видимо, опоздали.

– Садятся и начинают просто переться от спектакля! Им он кажется очень смешным: каждый жест, каждое слово!

– И не просто переться – а дико ржать! Причем одна делает это на выдохе, знаешь, грудной такой сдавленный посвист…

– Типа Стиллавина в их счастливую с Бачинским пору… Помнишь?

– Вот-вот. А вторая – заливисто гогочет.

– И вот на сцене происходит что-то очередное, по их мнению, дико смешное. Что именно – мы не видели, потому что сами к этому моменту корчились от смеха, согнувшись к коленкам. Сама понимаешь, не над спектаклем, а над тетушками!

– Я даже прослезился, ей-Богу! Думал, помру от спазма!

– Так вот, что-то смешное произошло на сцене и тетушка, которая заливисто гоготала, начала делать это с удвоенной силой, и вдруг ка-а-ак…

– Хрюкнет!

Машка с Никитой не удерживаются и снова давятся от смеха, подпитывая его одним только взглядом друг на друга – их веселые рожи дают им самим повод для нового веселья.

– Да… – тянет Люська тоном, быстро отрезвляющим «театралов». – Жаль, что я не смогла с вами пойти.

– Да! – с уверенностью говорит Маша.

– Ага, – менее уверенно заканчивает Никита.

VII

Свершилось! Йехууу!!! Он это услышал! Она хочет ролики! Валька выпрыгнул из своего очередного укрытия для подслушивания абсолютно счастливым! Машка проболталась подружке Олеське о том, что мечтает о роликовых коньках – чтобы кататься на Поклонке, как все остальные продвинутые будущие выпускники.

Дело осталось за малым – найти денег, узнать Машин размер ноги, купить ролики и преподнести ей при удобном случае вместе со свеженаписанной любовной лирикой.

Что у Машки 37-ой – проболталась Олеська. Это было не трудно. Пригласил ее в школьный буфет, купил сок с эклером и завел разговор о шмотках. Все. Олеську уже было не остановить:

– Я вчера видела такое красное платьице. Очень модный цвет в этом сезоне. А нам, фигуристым блондинкам, сам понимаешь, красный очень идет. К нему красные сапожки – и вообще улет!

– Красные? Как у Маши Ивановой, что ли?

– Ну ты что, Валь?!? У Маши цвета фуксии! И вообще на ее-то лыже 37-го размера все же не так смотрится!

– А у тебя какой? – из вежливости спросил Валя, хотя его так и подмывало сорваться с места и бежать, восторженно крича «Тридцать седьмой! Тридцать седьмой!».