Незаурядная Маша Иванова
Шрифт:
XI
Учиться и работать – это очень трудно. А учиться, работать и любить – просто невозможно. Вчера в голову пришла отличная рифма, он ее ухватил, начал раскручивать, досочинял до куплета и… пересолил картошку – увлекся, с кем не бывает! Но Гингема не поняла, сделала замечание и даже в какую-то книгу записала. Ребята сказали, что еще пару замечаний – и штраф.
– Эй, опять мечтаешь? – Гоша дернул Валю за рукав. – Не мечтать надо, а готовиться!
– К чему? – Вале Гоша нравился – и своей непосредственностью, и тем, как ловко он обращается
– Как к чему? Скоро девятое мая! Улавливаешь?
– Нет…
– Эх, ты, стажер! Работы будет – вагон! В прошлом году мы делали 450 заказов в час!
– А…. – Вале про работу говорить не нравилось, карьерой в этом «ресторане» он не интересовался.
– Следующий такой день только двадцать пятого будет, – Гоша проигнорировал явное отсутствие Валиного интереса к рабочим темам.
– А что будет двадцать пятого?
– Ну ты вообще! Последний звонок будет! Куча школьничков подвалит!
– А мы что, работать будем двадцать пятого?
– Не, работать не будем! Мы будем вкалывать! – Гоша неприятно хохотнул и удалился с кухни.
Работать двадцать пятого! Это в Валины планы совершенно не входило – ведь именно в священный праздник последнего звонка он планировал совершить свой романтический марш-бросок.
– Так, значит, завтра ты ведешь ее в кино. Я билеты достал, – на переменке Дима протянул Ване два скомканных билетика.
– А че они мятые такие? Откуда ты их достал?
– Откуда ты и подумал – из зад… него кармана!
– А чё сам не пойдешь? – недоверчиво спросил Ваня.
– Не могу, – вздохнул Дима. – Предкам обещал на дачу поехать. Грядки копать. Бабуля там что-то опять сажает, как одержимая – мы уж забыли, как ее лицо выглядит – она весь день на грядках к нам другим местом повернута!
– Ясно… А вернешься когда?
– В воскресенье вечером. Можешь что-нибудь предложить?
– У матери абонемент в филармонию вроде есть, могу спросить…
– Нет уж, спасибо! Тебе значит, в темноте сидеть с Машкой, фильм интересный смотреть, а мне при свете хрустальной люстры в полпотолка нудятину слушать! И не пошевелиться, и не поцеловаться – нифига!
– Кстати, о поцелуях. Мы как договоримся – идем на абордаж при удобном моменте или нет? Но только честно – если нет, то и не ты, и не я.
– Тогда…
– Нет, – быстро закончил за приятеля Богданов.
– Я тоже так думаю. Не целуем, – твердо изрек Димка. – А ты, друг, подумай, пожалуйста, куда мы с Машей в воскресенье пойдем. Филармония не катит!
– Какая разница? – Все равно ж не целуем!
– Я, когда зеваю, страшно некрасивый! А в филармонии,
XII
– Ну что, все? Можно Никиту целовать? – спрашивает Маша.
Зареванная Люська с красными щелками вместо глаз в скорбной позе лежит на ковре своей квартиры прямо под диваном, на котором удобно сложилась Маша.
– Не знааааююююю… – Люська, по Машкиному наблюдению, растерла об ковер годовой запас соплей.
– Ну, а какие еще варианты? Бегать от него, мучать и его, и тебя? Или поцеловать разочек – и все, вы – с чистой совестью в ЗАГС, а я – просто с чистой совестью, а? По-моему, второй вариант намного симпатичнее…
– А я ууужеее не знаюююю, хочу ли я с ним в ЗАААААААААГС….. – Люська снова утыкается в длинный ворс дорогущего ковра.
– Ну, думай тогда, Люсь. Как надумаешь, звони. – Маша поднимается с дивана и, глотнув из бокала нетронутый Люськой «Мартини» с соком, направляется в сторону входной двери. – Только на рабочий мобильник звони, личный я пока отключила – чтобы Никита не мог дозвониться, а то трезвонит каждую минуту и нудит…
– Аааааа!!!! – новый залп Люськиных рыданий Маша слышит, уже закрывая дверь подружкиной квартиры.
XIII
– А почему ты решил вдруг пригласить меня в кино? – Маша наслаждалась весенним, повернувшим на закат солнышком, бликами на мелких лужицах узкой тропинки Тверского бульвара и суетливым щебетом воробьев. Рядом шагал и громко сопел одноклассник Богданов.
– Друг не смог пойти, вот отдал билеты, – Ваня пытался, но все никак не мог справиться с дыханием – оно было частым и громким. То же самое Ваня мог сказать и о биении своего сердца.
– А что, ты обычно в кино с другом ходишь? – съехидничала Маша. С одной стороны, ей льстило Ванино приглашение, с другой – в конце следующей недели ожидался последний звонок, а потом – экзамены. Так что с праздными выходными пора было заканчивать.
– Нет, я с девушками хожу, а ты? – Ваня понимал, что надо быть легким, веселым, остроумным, каким, наверняка, был бы в его ситуации Корольков, но мозг тоже не слушался – как и дыхание, и сердце.
– Угу. И я. С девушками.
«Шутка затянулась и приняла дурацкий вид», – подумала Маша и решила сменить тему. – А про что фильм?
– Не знаю, я еще не видел, – пробурчал Ваня.
– Логично, – выдохнула Маша и почти физически ощутила, как между ними зависает тягучий сгусток неловкой тишины.
Сгусток висел недолго, потому что уже в следующее мгновение мимо парочки пролетел велосипедист и окатил Машу с ботинок до коленок свежей московской нелечебной грязью.
– А ну стой, гад! – выкрикнул Ваня и на огромной скорости понесся за велосипедистом. Через пять минут пацан лет тринадцати с красным ухом уже стоял перед Машей и, утирая сопливый нос, угрюмо просил прощения под строгим взглядом потирающего мощные кулаки Богданова.