Неждана

Родникова Ника

— Люди ж они какие? Они вот! — кричала Сорока, на двор показывая. — Дремучие они, во что хошь поверить горазды! Вчера по три белки за свиток давали, да еще Власу руки целовали — в благодарностях рассыпались, а сегодня в дерьме утопить норовят.

— Да, кабы плохие свистульки от энтой беды уберегли? — робко спросила Неждана

— А то! — Сорока уперла руки в боки. — Людина по земле пешком ходит, да завсегда спотыкается. Не бывает так, чтоб человек ошибок в жизни не наворотил, поэтому и к чужим оплошностям привычный. Доверия к изъянам больше, чем к сказочкам лакированным, без заусенчика единого.

Девчонка хлопала глазищами, ничего не понимала.

Первые дни за много месяцев, да, почитай, — за пару лет, Неждана не надела утром свой кожаный рабочий передник. В рубахе сизой, латанной-перелатаной, чувствовала она себя неуютно, волосьями опять от всех занавесилась.

— Да, кабы ты не добивалась таких чистых трелей да посвистов, не лепила бы козлят пригожими, а где трещинку бы оставила, где лишнее пятнышко, — может, и поверили, что девчонка крестьянская то из глины лепит, а не ведьма колдовством творит.

Нежданка всхлипнула да губу закусила. Обидно очень было такое слушать. Как лучше она же старалась.

Сорока завсегда все с ног на голову перевернет. Думала Неждана, что честно жить надобно, стараться усерднее, работу свою хорошо выполнять. А теперь опять получается, что — все не эдак. За что ни возьмись, все потом бедой оборачивается. И во всех горестях она, Нежданка, виновата. Как верить-то себе после такого, на что внутри в душе опираться?

— А ты что встал черным идолом? — ругалась уже Сорока на мужа. — Поезжай в княжий терем правды искать, бей челом, проси защиты для детушек малых.

— Да, как же нонче за ворота выйти? — вопрошал Влас. — Не дадут они мне даже до опушки доехать.

— Сорока! Добрая, хорошая, родная Сорока! Милая матушка! Не губи нашего тятеньку! — Забава валялась у мачехи в ногах. — Не пущай его со двора, не гони на погибель верную.

— Что так и будем теперь за закрытыми дверями сидеть? — зло огрызалась Сорока.

Да, сама понимала, то не время сейчас нос из избы казать, растерзают не то, что их с Власом да Нежданку, а и детушкам малым пощады не жди. Погодить Власу велела. Небось, успокоится да обойдется еще.

— Дверь в избу бревном подопри, чтоб не выломали, — строго приказала она мужу да пошла кашу варить.

— Закончится же у них репа когда-нибудь?! — бодро и звонко спросила Забава на всю избу.

Она хотела поддержать семью, настроить всех на хороший лад.

— Окна у нас раньше закончатся, — хмыкнул Яромир.

— Матушка, они там и с меня куколку сделали, за шею повесили? — хрипел Богдаша, рвал Сороке сердце. — Тянет та ниточка, дышать не дает.

— Там на всех нас куколок навязали, — заверил его Щекарь. — Я считал…Тятенька — черный, как ворон, Нежданка в кожаном переднике, Авоська — с погремушкой, а ты, Богдаш, лучше всех удался — самый толстый и в красных сафьяновых сапожках.

Богдан снова захрипел. Щекарь выхватил от матери оплеуху.

— Сделай ты что-нибудь! — Сорока колотила Власа в грудь. — Отец ты али нет? Дите родное страдает — задыхается!

— А что тут сделаешь? — Влас безвольно отвечал из глубины своего колодца, куда продолжал падать девятый годок. — Надо потерпеть…

Ох, как не любила этого Сорока! Не думала она, что магия приворотная мужика воли настолько лишает. Все-все теперь самой приходилось — обо всем наперед заместо Власа думать, к любому действию его направлять.

Раньше, когда Дарену замуж брал, Влас уверенным и сильным парнем по земле ходил, взял он молодую жену за руку да повел ее по жизни. Шагал решительно, как и заведено предками, — мужчина первый ступает, все напасти на себя берет.

А когда Сорока взяла все в свои руки и приворотом его на себе женила, так Влас, как омороченный на перепутье столбом встал и не знает, куда дальше двигаться, — тянуть его приходится да в спину подталкивать. А куды тянуть, куды толкать — то тоже сама, Сорока, решай. Выбилась она уже из сил — и за бабу, и за мужика в семье быть.

«Кто взял — тот и ведет, — помнится, так сказала ей Щекочиха, предупреждая о последствиях обряда, — готова ли ты к такому, девка?» Тогда Сорока головой кивала, на все согласная. И только недавно она поняла, что те слова значили.

— Да, какие ж из нас дружинники, коли мы за семью свою у родной избы постоять не сумеем? За братца родного не вступимся? — подорвался Всеволод и потащил за собой Вячеслава.

Для поступления в дружину почти все уже наготовили, Кони объезжены, мечи да кольчуги у коваля еще по осени забрали.

Не думали братья, что первый раз новенькими мечами им на дворе махать придется, ступая по гнилой репе и дохлым крысам. А с кем воевать? Куколок слепых заговоренных, что вдоль забора развесили, с ниток черных сбили да обратно в избу воротились.

Да, и за то малое время успели деревенские братьев помоями окатить с той стороны забора. Обидно стало. Кольчуги совсем новые, а теперь все забились зловонной жижей — долго придется рыбьи кишки вонючие счищать.

На удивление помогло. Как нитки перерезали, куколки в снег с забора попадали, Богдаша перестал хрипеть и хвататься за горлышко.

— Говорят, скоморохи в Коромыслях пляшут, — зачем-то вспомнил Добросвет. — С медведем… В княжий терем идут — сказывали.

— В Поспелке и без них весело вроде, — опять Яромир съехидничал.

— Если из Коромыслей — в терем, то у нас через три дни объявятся, — поняла старшего брата Истома. — Может, тогда местные дураки пойдут на медведя плясового глазеть, да от нас отвяжутся.

— Не думала, что буду скоморохов ждать как спасителей, — зевнула Услада.

— Тут эти три дни еще продержаться надобно, — напомнил Всеволод, отирая кусок собачьего дерьма с плеча.